В наши дни

Приказ начальника перевозок был выполнен к вечеру, и три пульмана, по-прежнему сопровождаемые их проводником — театральным администратором, катились дальше в голове товарного состава. На повороте с площадки Аркадий Павлович сосчитал вагоны, Их оказалось тринадцать. Но пугавшее многих число его не огорчало. Чертову дюжину он даже любил.

Перед заходом солнца в открытом поле их нагнал немецкий штурмовик. Уже набравшийся кое-какого опыта машинист резко затормозил, как только самолет навис над поездом. Пролетев вперед, немец понапрасну выпустил пулеметную очередь. Тогда, разозленный неудачей, летчик сделал крутой разворот и снова кинулся на беззащитный состав. Но на этот раз машинист, наоборот, дал полный ход вперед, и пули с воздуха снова не достигли цели. Третьего обстрела не было: взмыв вверх, самолет черной полоской растаял в холодеющем пламени заката.

Стоя у тормозного колеса и зачем-то держась за него, Аркадий Павлович удивлялся, почему не взял его страх во время обстрела с воздуха. Он даже не ложился на пол площадки, что, конечно, было бы безопасней. Припомнил: когда-то в молодости, на войне, был безрассудно уверен, что его не убьют. Вот и теперь верил — пули могут попасть куда угодно, но его не заденут. Откуда могла взяться эта глупая уверенность?

На войне часто ждут неожиданности, которым не приходится поражаться. Нежданно-негаданно театральный груз застрял возле маленького украинского городка, о существовании которого Аркадий Павлович прежде и не слышал. После тревожной обстановки первых дней и ночей пульманы оказались на станции, выглядевшей самым обыденным образом. Здесь нужно было дождаться состава, следующего в северном направлении.

В служебном помещении Аркадий Павлович нашел дежурного, глядя на которого можно было и в самом деле поверить в то, что они находятся в далеком безмятежном тылу.

Тучный дядька в чесучовом форменном кителе, с лицом таким розовым и гладким, на которое будто по ошибке гример наклеил седоватые усы, умиротворенно сказал ему:

— Вы трошки почекайте… Як приде состав до севера, зараз отправим.

При этом дежурный был настолько обвораживающе ласков, что, казалось, приглашал, попить с ним чайку.

Невозмутимость его основывалась на том, что на станции пока что все было спокойно.

— Шо ему нас бомбовать? В степу мы…

Узнать обстановку на фронте оказалось тоже делом нелегким.

— Бои идут велыки, передае… Бьют наши нимца, це ще?!

Единственное, что он хорошо знал, так это то, что в ближайшие полчаса поезда к северо-западу не ожидалось.

Пройдя сквозь сумрачный зал с закрытой кассой, Аркадий Павлович оказался на пыльной малооживленной площади. Начинавшийся отсюда городок упирался широкой улицей в высящуюся в центре его белую церковь. На площади в тени дощатого навеса небольшого базарчика переговаривались между собой торговки в белых платочках, оттенявших их дочерна загорелые, в большинстве своем старушечьи лица. Ждали очередного поезда. На дощатом прилавке стояли крынки с молоком, горками высились пучки редиски и зеленого лука. Уложенное на марлевые тряпочки, ожидало покупателей сбитое в небольшие комки желтое масло. Краснела в корзинках и поспевшая черешня. Мирный базарчик был сейчас не менее удивительным, чем и сама сонная станция. Увидев человека в светлом костюме, торговки принялись наперебой звонко зазывать его, нахваливая свой товар.

Над головой синело чистое украинское небо. По впадине до пересохшей лужи без толку прохаживались жирные голуби. Задиры воробьи затевали драку из-за каждого найденного зерна. За базаром темнели кусты густо разросшейся акации. С трудом верилось в то, что, может быть, не сегодня-завтра и на тихий городок с белыми от мучной пыли цилиндрами элеватора по ту сторону железной дороги обрушатся бомбовые удары и обстрел. Снаряды подожгут станцию, до основания разрушат и, наверное, совсем недавно выстроенный элеватор. В щепки разнесут базарчик, нароют ям, с корнем вырвут кусты акаций. А возможно, военная судьба уготовит этому городку несчастье оказаться линией фронта. Только фундаменты да трубы тогда останутся на пепелище от укрывшихся в тени садов домиков. Потребуются годы, чтобы на выжженной огнем земле снова зазеленели деревья и запели птицы. Внезапно подумалось: а что, если вся эта тишина обманчива? Если севернее или южнее гитлеровцы прорвали оборону и городок может оказаться в их тылу?! С закравшейся тревогой Аркадий Павлович заспешил на станцию. Надо было попытаться хоть как-то выяснить, где же сейчас проходит фронт.

Но не успел он еще дождаться известий по радио, как война, во всей ее горькой действительности, пришла на тихую станцию.