В наши дни

— Много у вас их, документов? — спрашиваю.

— Ящик.

Как сейчас помню этот ящик… Он его в кустах заховал. Небольшой такой сундук. Обит железом. Сбоку — дверная скоба и замок болтается. Что у него, думаю, в этом ящике за документы такие… Но интересоваться не стал.

— Ладно, — согласился, — идемте.

— Я сам понесу, — говорит он. — Мне только чтобы не одному идти.

Помог я ему взвалить ящик на плечо. Почувствовал — далеко не протащит. Будет нам морока.

Вышли мы к ребятам.

— Вот, — говорю, — товарищ старший лейтенант со штабным имуществом отстал. С нами пойдет.

Вижу, они на него хмуро глянули. Подумали, наверное, что задержит он нас со своим ящиком!

Словом пошли. Углевич с ящиком на плече не отстает. Помощи ни у кого не просит. Но замечаю — идти старшому нелегко. Может и из сил выбиться.

Остановил я своих.

— Вот что, ребята, — говорю, — эту штуку по очереди будем нести.

Первым взял ящик Клепалкин. Низкорослый такой, крепкий паренек, из автоматчиков. Легко вскинул на плечо, автомат свой кому-то отдал и зашагал впереди. Но как ни бодрился — далеко не пронес, попросил сменить.

В общем, движемся понемногу. Где-то бахает близко, но где — не поймешь. Так и тащим ящик по очереди. А жара градусов тридцать, и так с ребят пот ручьем льет, а тут еще этот ящик! Но что будешь делать — приказ, идем, движемся. Но тут он догнал меня, пошел рядом и говорит:

— Вот что, товарищ Мачехин. Давайте носилки сделаем. По двое нести легче будет. А время, что потеряем на изготовление носилок, наверстаем тем, что быстрей пойдем.

Подумал я — дело говорит. Остановил ребят. Наломали жердей, кое-как их связали. Поставили на эти самодельные носилки ящик — дальше несем.

Трудно сказать, сколько мы за день прошли. Солнце уже на запад начало клониться. Меж рощиц проходим — видим, справа хутор какой-то небольшой показался. Был с нами такой Сидоркин, долговязый парень.

— Хорошо бы, — говорит, — сержант, в хуторок зайти, кваску хватим и салом, может, обзаведемся. Казачки — бабы добрые, а тут наверняка ничейная линия.

Я посоветовался со старшим лейтенантом. Спросил:

— Как думаете, если в хутор зайти? Может, и наши рядом?

— Если, — отвечает, — вы, товарищ Мачехин, мое мнение хотите знать, то, я думаю, этого делать не следует. Обстановки мы не знаем, а можем нарваться на передовые отряды немцев. Во всяком случае, я документами никак рисковать не могу.

Я как ложку дегтя проглотил. Думаю, здорово он отбрил меня, хоть и по-интеллигентному.

— Ладно, — говорю, — мы вот тут в балке привалим. А Сидоркину потихоньку огородами к хутору подобраться и проверить, что там делается.

Дал ему точное место, как нас найти, предупредил, чтобы осторожней был.

Ушел наш Сидоркин.

Сколько он ходил, трудно сказать. Часов, как назло, и у старшего лейтенанта не оказалось. Но вот, смотрим, бежит.

— В хуторе немцы, — говорит. — Два транспортера в тени у хат видел и солдаты ходят в шлемах. Черт те как и не заметили.

Поглядел я на нашего начфина. Вот те, думаю, история. Где же наши теперь? А Сидоркин продолжает:

— За селом перестрелка и миномет тявкает.

Екнуло у меня сердце. Кто там: может, ребята нашего батальона дерутся?

А старший лейтенант опять свое:

— Если моим мнением интересуетесь, то правильно будет на восток идти. До наших должно быть уже недалеко, а так мы только в засаду можем попасть.

Я не выдержал:

— Да как же уходить, а может, мы помощь оказать можем. У нас четыре автомата, если внезапно напасть…

Начфин даже в лице не изменился. Только угрюмей стал.

— Я в строевом деле, конечно, не специалист, — говорит, — но точных данных у нас нет. Что мы наделаем — не знаю, а себя обнаружим обязательно, и тогда уже нам никуда не пройти. Я, во всяком случае, должен приказ выполнить и документы куда следует доставить.

«Ах ты! — думаю. — Ну, что тут твои документы, когда с людьми неизвестно что делается».

А все же соображаю: прав он, толку от нашего налета никакого, а погубить всех — три минуты. Даю команду вставать и дальше двигаться.

Идем опять все лесом, а спиной чувствуем — догоняет нас враг: скорей до своих надо. Ребята хоть и меняются, хоть я и сам несу ящик, и старший лейтенант тоже, а вижу — из сил все выбиваются. Скомандовал. Присели закурить. Немец все ближе и ближе постреливает. Не дойти нам, чувствую, до своих с этим ящиком. Мешкать будем — вместе с ним к фашистам попадем. Подвинулся я к начфину и предлагаю:

— Давайте мы этот ящик в приметном месте замаскируем, как надо сховаем. Место запишем, чтобы не забыть, когда вернемся.

— Нет, — говорит. — Я этого не могу. Мне без документов являться нельзя.

Взяла меня внезапная злоба.

— А если никто из нас до своих не дойдет, что тогда будет? — спрашиваю.

Он мне тоже вопросом:

— А если вы, сержант Мачехин, один, без подчиненных до своей части доберетесь?

— Ну, — говорю, — черта с два! Так быть не может.

— Вот и я без доверенных мне документов не могу явиться.

Что ты с ним будешь толковать, такой формалист!

— Извиняюсь, вы кем до войны работали? — спрашиваю.

— А разве это имеет какое-то значение? Что же, пожалуйста, бухгалтером.

— Спасибо, — отвечаю ему. — Больше вопросов не имею.