В наши дни

И тут Голубовский, кашлянув, несколько парадно начал:

— Товарищи офицеры, солдаты и вольнонаемные воины! Мы с вами привыкли сидеть по ночам. Таковы требования боевой обстановки. Не спит до рассвета Верховный. Не спят, ожидая его вызова на телетайп, командующие фронтами. Не спят корпусные и дивизионные командиры и их штабы. Не спим и мы — мозг инженерных войск. Но сейчас… Мы выполнили все, что нам приказывали. Противник прекратил огонь. На нашем участке все в порядке, хотя мы и каждую минуту готовы… — Голубовский вынул платок, кашлянул в него и продолжал: — Но я не о том. Сегодня особая ночь. Офицер с острова, то есть с нашего переднего края, презирая обстрел и непогоду, прибыл к нам с донесением. Мне стало известно, что у капитана Нагорника день рождения. Предлагаю отметить этот факт из жизни нашего друга. Он храбрый человек…

— Замечательный человек! Правдивый, — перебил его Потекян.

— Зачем перехваливать! — развел руками Саша.

— Давайте, давайте к столу! — заторопила Нина Сергеевна. Протянула руку и усадила меня. Потом оглянулась. — А вы что, Лютиков?

— Действительно. Ты что, против, младший лейтенант? — повернулся к нему и Потекян, увидевший, что чертежник не трогается со своего места.

— Нет, если все… За товарища капитана я… — поднялся с табуретки Лютиков. — У меня только печенье. Не знаю, подойдет ли?

— Почему не подойдет?! Давай, что есть. Женщины с чаем съедят, — продолжал неугомонный южанин.

Лютиков вынул из ящика стола початую пачку печенья, добавил ее к общему угощению, объяснил:

— Тут у меня начатое…

— Какая разница, доедим.

— Печенье, понятно, не закуска, — сказал Голубовский. — Вот баночная колбаса, то вещь.

— А если еще с луком!.. М-м-м!..

— Вы, товарищ капитан, правда как на Кавказе, — восхитилась Оля. — С вами не соскучишься.

— Зачем скучать?! Не надо скучать, Олюшка. Ничему не поможет.

Голубовский сосредоточенно разливал водку в составленную разнокалиберную посуду.

— Можете проверять, допускаю колебание не более пяти граммов.

— Мне только вина, и немножко! — воскликнула Оля, прикрывая ладонью свою чашку.

Потекян с готовностью взялся за темную бутылку.

— Хватит, хватит, — взмолилась Оля.

— За нашего Сашу Нагорника! За воина и человека! — стоя провозгласил Голубовский. Уже собираясь выпить, он бросил взгляд на Сиволобова: — А что же, старый солдат? Давай свою посудину.

— Слушаю! — связной мигом принес и протянул большую эмалированную кружку, которой давно обзавелся где-то в пути. — Здравия желаю, товарищ капитан!

Не раз я уже отмечал про себя, что Сиволобов с некоторых пор усиленно употребляет выражения служивого солдата. Началось это, когда в газетах стали писать о доблести старых фронтовиков, знавших дисциплину и отличавшихся геройством. С тех пор связной штаба, которому давно перевалило за сорок, усердно употреблял слова, с которыми когда-то обращался к фельдфебелю и батарейному командиру. Видя, какое это производит впечатление на нынешних офицеров, Сиволобов стал даже несколько перегибать, злоупотребляя разными «так точно», «честь имею» и еще «не могу знать…». Будь возможность, он, наверно, выписал бы из деревни своего «Егория» и нацепил бы крест на грудь рядом со сталинградской медалью. Неглупый связной понимал, что его — бывалого солдата — начальство легко отличит от других, а следовательно, и проявит о нем заботу.

Браво опрокинув в себя налитое в кружку и отрапортовав: «Благодарю покорно!» — Сиволобов отошел закусывать в свой закуток.

А за штабным столом оживленно переговаривались.

Оля вспоминала: когда была маленькой, в день ее рождения все, кто приходил, сперва ее целовали, а через полчаса получалось — будто ее и нет в доме.

— Я убегу и плачу. Только мама потом вспомнит.

Голубовский убеждал Олю, что она и сейчас маленькая и ничего не понимает в жизни. Потекян всех звал к себе в Армению и клялся, что любой, кто к нему приедет, будет принят как брат и сестра. Налегавший на еду Лютиков рассказывал, что у них в Воронеже до войны пива продавалось какого хочешь. Хоть залейся.

— Ну и жизнь была! — иронизировал Голубовский.

— Да, хорошо, и закуски хватало, — соглашался лишенный юмора младший лейтенант.

— Вы понемножку, понемножку… — просил не спешить Саша Нагорник, желавший подольше продлить удовольствие. — Горячительного-то всего…

— Я думаю, в случае чего найдется еще что-нибудь у дорогого Лютикова, — бросил пробный шар Потекян.

Но чертежник торопливо запротестовал:

— У меня нет. Нету, нету… Горючего никакого.

— Есть. Я знаю, — негромко, но так, чтобы слышал младший лейтенант, сказала Голубовскому Оля.

— О, видали, она знает! Больше меня знает, — ища у меня сочувствия, возмутился Лютиков.

— Давайте за нашу штабную компанию! Чтобы не терять друг друга! — подняв свою чашку, продолжала Нина Сергеевна.

— Куда торопишься, Ниночка, ведь именинник просил, — покачал головой Голубовский.

— Хорошо бы вообще не расставаться, — мечтательно произнес Саша.