В небе Балтики

Как потом выяснилось, с экипажем Красикова произошло следующее. На маршруте к цели летчик передал по радио: "Трясет правый мотор, возвращаюсь". Оп развернулся и направил пикировщик на вражеский остров Большой Тютерс, лежавший на пути. Штурман Доценко сбросил бомбы на артиллерийские батареи противника и выдал Красикову курс на аэродром. Но одна двухсотпятидесятикилограммовая бомба каким-то образом зависла на самолете, о чем ни летчик, ни штурман, ни стрелок-радист не знали. Красиков дотянул аварийную машину до аэродрома и хорошо посадил ее на три точки. Но в момент приземления зависшая бомба сорвалась и сработала.

Через день мы хоронили погибших друзей. Над их могилами прозвучали залпы прощального салюта. Три холмика выросли на окраине аэродрома. А поверх свежей земли легли живые цветы - символ постоянного торжества жизни над смертью.

Тяжело было на душе. Одна мысль не выходила из головы: скорее в небо, скорее в бой. Сделать то, чего не успели совершить для победы безвременно ушедшие от нас друзья.

Разрешение на вылет должен был дать проверяющий. А Юрий Косенко ходил мрачный и нелюдимый. Только однажды он посмотрел на меня вроде бы потеплевшим взглядом. Я не преминул воспользоваться просветом в его настроении и полушутя спросил:

- Товарищ командир, может, все-таки слетаем на проверку? До темноты вполне успеем.

- Сегодня?.. - замялся он.

- Ты же еще вчера обещал, - осмелев, добавил я. - И комэск разрешил.

- Ну хорошо. Возьми парашюты и - на двухштурвалку. Я сейчас...

Потом, уже садясь в инструкторскую кабину, Косенко спросил:

- Сколько не летал?

- Четыре месяца.

- Ну давай.

И вот мы в воздухе. Меня охватило приятное ощущение легкости во всем теле. Глянул вниз. Подо мной - знакомая извилина береговой черты, окутанный дымкой Ленинград, величественный Кронштадт.

Невольно вспомнился первый самостоятельный полет на У-2. Это было три года тому назад, в Ейске. Инструктор К. Казаковский после провозного полета вылез из передней кабины, поставил туда мешок с песком и, спрыгнув с плоскости, сказал так же, как сейчас Косенко:

- Ну давай.

Стартер последний раз взмахнул флажком, и самолет быстро помчался по взлетно-посадочной полосе. Потом, удаляясь, земля замедлила свой бег - я поднимался в небо. Долго ждал я этой минуты! Дух захватывало. Поток воздуха, казалось, пронизывал меня насквозь. Первый разворот... Самолет легко повинуется мне - лети куда хочешь. Спасибо Казаковскому, первому моему инструктору, давшему мне путевку в небо. Много потом было полетов, тяжелых и легких, приятных и досадных, но первый, самостоятельный, запомнился на всю жизнь...

Косенко молчал в воздухе и не вмешивался в управление. После третьей посадки приказал заруливать на стоянку.

- Слишком нежно обращаешься с самолетом, - сказал он. - Нужно энергичнее работать рулями, тверже держать машину в руках.

А в моей летной книжке Косенко поставил оценку "хорошо" и дописал: "Готов к самостоятельным полетам". Теперь я жил предстоящим вылетом на боевое задание.

Ночью в полк пришло распоряжение: все свои наличные силы использовать для действия по кораблям на коммуникациях Хамина - Котка.

Начальник штаба гвардии майор Б. М. Смирнов вызвал Ремизова.

- У вас есть разведданные о коммуникациях? - спросил он.

- Двухдневной давности.

- Тогда пошлите экипаж на разведку, - распорядился Смирнов. - Если обнаружите что-либо новое - информируйте летный состав.

Не зря беспокоился начальник штаба о свежих разведданных. Корабли в открытом море - подвижная цель. В любую минуту они могут изменить курс, скорость и систему обороны. Не зная всего этого, нельзя рассчитывать на успех.

- Хорошо бы послать на разведку два-три экипажа, - предложил Ремизов. С тридцатиминутным интервалом.

- Не мешало бы, - сказал Смирнов. - Но вы же знаете, в полку осталось очень мало подготовленных для этого экипажей.

В последних вылетах мы несли большие потери. В эскадрильях насчитывалось только по пять-шесть боевых экипажей. Я попросил комэска взять меня в этот боевой полет.

- Сейчас нет свободного экипажа, - ответил Усенко.

- Как нет? Виноградов же мой штурман, - настаивал я. - А стрелка-радиста дайте другого.

- Другого нет. А Виноградов больше трех месяцев летает с Докучаевым. Они хорошо слетались, и разъединять их мы не будем.

И снова мне пришлось остаться на земле. Со всего полка Курочкин собрал семнадцать экипажей, составил сводную группу и сам повел ее на задание...

Долго тянулись минуты ожидания. Но вот послышался гул моторов "Петляковы" приближались к аэродрому неровным, растянутым строем. Я насчитал только тринадцать машин.

В тот день, 17 мая 1944 года, не вернулись с задания четыре экипажа, в том числе и экипаж Юрия Косенко.