В никуда

– Но оказалось, что мы столкнулись с намного превосходящими нас силами. Пришлось отступать. Мы спускались к реке, а они старались нас окружить и отсечь от своих. Нам все время приходилось отстреливаться. Вызвали вертолеты огневой поддержки, скорректировали залпы артиллерии. Только это спасло нас в тот день от окружения и полного уничтожения. Ничего не скажешь – настоящая бойня. Но оказалось, что худшее еще впереди. Наш командир батальона, подполковник, был ранен во время воздушной атаки. А его заместитель, майор, тоже очень хотел стать подполковником и два дня приказывал контратаковать. И хотя нас поддерживали артиллерия и вертолеты, к третьему дню потери убитыми и ранеными составляли треть роты. Но лагерь все-таки взяли. Или по крайней мере думали, что взяли. Внезапно послышались странные звуки и из джунглей показались два танка – явно не наши, потому что в долине наших танков не было. Мы еще ни разу не видели танков противника и... застыли. На танках были установлены турели со спаренными пятидесятисемимиллиметровыми скорострельными пушками, и они открыли огонь. Один из ребят получил снаряд в грудь, и его буквально разорвало, двоих других ранило осколками. Мы попадали на землю, кто-то побежал. Но разве от танка убежишь? И вот один солдат достает противотанковую ракету "М-72" – такую маленькую штучку в картонной трубке, – устанавливает, хладнокровно прицеливается, стреляет по головному танку, попадает в турель и сносит наводчика. Другой стреляет и перебивает второму танку трак. Водители не выдерживают и начинают разворачиваться. И тут мы их достаем и мочим. Командир роты сообщает в штаб батальона, что мы уничтожили два танка, и вот мы – герои. Думаешь нас отзывают в Алуой? Ничего подобного. Майор то ли зарабатывает репутацию, то ли еще что – он приказывает нам двигаться вперед. Нам это не слишком по нраву, но он сообщает по радио, что, по сведениям разведки, где-то дальше на склонах американских военнопленных держат в бамбуковых клетках. Нас это воодушевляет, и мы идем вперед.

Я подошел к тому месту, где, как мне казалось, мы много лет назад подбили вражеские танки. Сьюзан встала рядом.

– Мы лезли по этому склону, преследовали отступающего противника и искали клетки с пленными. – Я перевел дыхание и продолжал: – К шестому дню выдержали не меньше дюжины боев, нашли несколько клеток, но они оказались пустыми. Мы совершенно выдохлись. Это самый тяжелый вид боя – не можешь спать, не можешь есть и приходится заставлять себя пить. Мы почти не говорили друг с другом – не о чем было разговаривать. Каждый день кого-то убивало или ранило. Нас становилось все меньше, пока не исчезли взводы и отделения и мы не превратились в ораву вооруженных людей без командования и без военной организации. Все офицеры, кроме командира роты, двадцатипятилетнего капитана Росса, погибли. Он был теперь самым старшим по возрасту среди нас. Погибли или были ранены все сержанты, все санитары, все радисты и все пулеметчики. И мы старались вспомнить, чему нас учили во время основного курса подготовки о радиостанциях, пулеметах "М-60" и первой медицинской помощи. И шли вперед.

Я посмотрел на темнеющие впереди склоны.

– Пол, давай пойдем обратно, – тихо проговорила Сьюзан.

– Да... сейчас... Надо было просить, чтобы нас отозвали или прислали подкрепление. Может быть, командир роды радировал об этом... не помню. Только ни на минуту не прекращающийся бой приобрел для нас особый смысл: нам хотелось убить как можно больше тех, кто убил так много наших товарищей. Он стал чем-то вроде войны до полного уничтожения. И таким же страшным и изнуряющим. Мы хотели одного – убивать. С нами произошло нечто странное.

Бой продолжался полных семь дней. И на седьмой день никто бы не сказал, что мы славные американские ребята из чистенькой страны. Кровь была буквально у нас на руках, мы падали от усталости с ног, заросли семидневной щетиной, глаза покраснели и провалились, мы покрылись по уши грязью, но не думали ни о бритве, ни о ванне, ни о еде, ни о бинтах – только бы убить еще одного косоглазого.

– Теперь я понимаю, почему ты не хочешь об этом говорить, – сказала Сьюзан.

Я покосился на нее.

– Я рассказывал эту историю много раз. Дело не в рассказе.

Мы прошли еще метров пятьдесят вперед.

– Рота забиралась все глубже в горы. На седьмой день мы в поисках противника шли вдоль гребня. Капитан Росс выслал боевое охранение с флангов – приказал двум солдатам идти по извивающимся вдоль гребня овражкам. Одним из них был я. Мы с товарищем спустились в овражек и двигались параллельно остальным. Но овраг стал глубже, гребень повернул, и я потерял из виду и роту, и своего напарника. Я шел сам по себе, и это мне не понравилось. Тогда я прибавил шагу, чтобы догнать второго, но оказалось, что он выбрался наверх.

Я подошел к подножию склона, где до сих пор сохранились разрушенные, увитые лианами хижины. Потом посмотрел наверх.