В ночь на Ивана Купала

Жёлтое зарево разлилось над лесом, разгоняя проклятую тьму. Даже птицы ещё песни не запели, как вздохнули лесные дебри и вытолкнули из своих недр создание новорождённое.

Маленькое озеро на краю опушки наполовину покрыто ряской. Затянуто-укутано травой. Ни единого звука, ни ветерка не нарушает спокойствия водной глади. Даже высокая трава не колышется, замерев, словно на картине живописца. Низко-низко по земле стелется плотный болотный туман, парным молоком разлитый по округе, скрывающий всех и всё.

На берегу лесного озера стоит избушка. Старая, приземистая, едва от земли приподнятая. Не избушка — землянка, мхом поросшая. Белёсый туман скрывает её по самую крышу.

Зашевелилось существо, недавно рождённое в недрах цветка папоротника, вдохнуло воздух всей грудью, с хрипом наполняющий слабые лёгкие, и вытянуло вперёд слизкие, покрытые зелёными пятнами тонкие пальцы. Уцепилось за траву и подтянулось на слабых руках. До зари зрела новорождённая тварь в недрах леса, выросла, вытянулась, больше аршина в длину стала. Узкой змеёй медленно ползла по высокой траве, тяжело переваливая тощее полупрозрачное брюшко через высокие кочки, помогая себе толстым, словно у рыбы, хвостом. Куски чешуи слизкими ошмётками отваливались, цепляясь за растительность, выстилая за тварью кривую дорожку.

Солнце ещё не поднялось над лесом, а новорождённое создание выдохлось, вскинуло скрюченные руки вперёд, да не смогло ухватиться за кочку, упало бездыханно и замерло, издав противный писк, вспугнувший ночных птиц.

***

Мария лежала на кровати и тяжело дышала, выдавая при каждом выдохе свистящий скрежет в груди. Это разбудило Ивана. Он поднялся на локоть, потёр глаза, ничего не видя в предрассветной темени, и потянулся за телефоном на тумбочке:

— Ты чего так дышишь? — спросил и, не услышав ответа, включил фонарик на мобильнике, направив на девушку. — Палки-моталки! — вскрикнул, уронил телефон на пол, кубарем слетел вслед за ним с кровати.

На подушке лежала Мария, выглядевшая так, словно была трупом, проплававшим в озере не меньше недели. Тонкая кожа позеленела и надулась, превратив лицо в безобразную рожу. Руки покрылись чёрными пятнами, и казалось, кожа вот-вот лопнет и станет слазить ошмётками. Волосы повылазили и лежали лохмотьями на подушке, оголяя местами череп. Едва подавив рвотный рефлекс, Ваня подхватил телефон и выскочил из комнаты.

— Скорая? Вы меня слышите? — кричал он в трубку, удерживая телефон трясущимися руками.

За дверью домика раздался настойчивый стук. Ваня на автомате подскочил и распахнул её настежь, отпрянув от странной старой женщины, возникшей в проёме. Такого персонажа можно было встретить только в сказке, ни дать ни взять настоящая ведьма: сморщенная старуха в чёрном плаще.

— Поспеши росы набрать до рассвета, оботри её, не то не миновать беды, — пробормотала ведьма, тыча пальцем в сторону спальни.

— Подождите, — сказал Ваня голосу в трубке, задающему стандартные вопросы о состоянии больной. — Ты чего, бабка, домики спутала? Вали отсюда, не до тебя сейчас.

С этими словами Ваня хотел захлопнуть дверь, но бабка выставила ногу и помешала:

— Беги в лес, набери росы, идиот, — шамкала она сухими губами, суя парню грязную тряпку.

— Да пошла ты! — грубо выкрикнул Иван, толкнул старую и захлопнул дверь. Продиктовал координаты своего местоположения и остался сидеть на табуретке в прихожей гостевого домика, боясь заходить в комнату, где лежала Мария.

***

Озеро подёрнулось рябью, птицы встревоженно поднялись с ночлега и закричали, унося свою тревогу в гущу леса, когда дверь землянки-избушки со скрипом отворилась и с глухим звуком отвалилась в сторону. Из недр избушки сперва показалась косматая чёрная головешка, а за нею вытянулись тонкие длинные руки со скрюченными пальцами, уцепились за косяк и помогли вылезти из домика древней старухе. Казалось, столько лет никто не может прожить — так плохо выглядела женщина. Каждое её движение отдавало скрипом, словно не живой человек шёл, а старая коряга о другую корягу тёрлась.

Вылезла старуха из избы, распрямила горбатую спину и глянула на небо. Замерла, повела носом, словно принюхиваясь, и повернула голову в сторону кромки леса, откуда ещё недавно выползло существо.

Словно собрав последние силы, заковыляла бабка, неожиданно быстро переставляя изломанные временем ноги. Оказавшись около твари новорождённой, упала на колени и вознесла руки к небу, проскрипела кривым беззубым ртом:

— Дождалась. Дождалась я тебя, дитятко моё.

ІІІ

Когда наберусь я силушки из недр матушки, станешь ты чёрным прахом, развеянным ветром. Смерть твоя не напрасна, она жизнь принесла. Жизнь непростую, долгожданную, выстраданную.

***

Чёрные руки окунулись в мутную воду, стали круги описывать, сжимая-разжимая пальцы. Иссохшие губы зашептали слова заветные, разносящиеся над водою мелкой дрожью.

— Аксинья, матушка моя, поди, поди сюда. Принеси мне, Аксинья, снадобья, чтоб обмазать тело слабое, облегчить страдания души новорождённой, — шептала старуха, склонившись над заросшей гладью лесного озера. — Аксинья, помощница, приди ко мне.