В объятиях Мары

Терпкий дух болот хватал за горло и требовал от непрошенных гостей немедля разворачиваться и убираться туда, откуда пришли. Лану хотелось приложить к лицу надушенный платочек, который Василиса дала ему в дорогу, но делать это на глазах у Даряна было опасно. Богатырь же храбрился и показательно глубоко дышал, впрочем, от каждого вздоха кожа на его щеках становилась всё бледней. Животных и птиц здесь не водилось, тех, что не убил голод, съели селяне. Обглоданные кусты малины торчали по краям дороги лысыми палками. Под утро дождь сменился снегопадом, и теперь лошади месили копытами стылую грязь, выдувая ноздрями облака пара. Всё это заставило Лана вспомнить богатые теплицы Царьграда и щебетанье дроздов в сочной, укрытой от чёрного дождя, траве. Если подойти к ним ближе, они вылетают прямо из-под ног, смешно ругаясь на своём, птичьем языке.

Лошади начали ощутимо вязнуть, деревья вокруг стали ниже и тоньше, дорога превратилась в колею. Дарян пропустил Лана первым. Через несколько шагов лошадь поскользнулась, сердце писца ушло в пятки, он непроизвольно натянул поводья, чтобы удержаться в седле. Кобыла под ним испуганно заржала и остановилась.

– Тихо!

Надорванный хрипом голос, казалось, звучал из-под земли, Лан и Дарян не сразу заметили сидящего меж кочек чародея. Перед ними был не старик, но и не юноша, впрочем, сложно так сразу понять, сколько чародеям лет. Магия всегда оставляет свой след. Он мог только вчера окончить обучение, а мог и застать времена, когда дивные жили среди людей, а мёртвые отправлялись в Навь. Он не обернулся, продолжая шептать заклинание в ладони. До слуха Лана доносились отдельные фразы, которые чародей произносил с нажимом:

– … в лике… чья природа непостижима… узри не тьму… узри не зло… не кривду…

Закончив, чародей растёр ладони и высыпал порошок травянистого цвета в плошку с водой. Только теперь он повернулся лицом к богатырю и его попутчику и испил приготовленное зелье, затем подошёл к Лану и протянул ему плошку:

– Давай.

– Ты кто таков? – Дарян потянулся к мечу.

– Толку-то от меча твоего, покуда Навь заперта. Здесь, у самой топи, так далеко от столичной башни чародеев кого угодно руби, он тут же обратно встанет.

– Твоя правда, – сурово согласился богатырь, – Погорячился. Я богатырь Дарян, по приказу государя явился. Это писец мой, Лан.

Чародей вновь оглядел Лана и коротко поклонился, одним лишь кивком:

– Сожалею о родине твоей, хоть и скорби не могу разделить, но знаю, какого это, когда корни вырваны. – Он вновь протянул ему плошку, – Пей, если хочешь для навок незаметным остаться. Я Станимир, приставлен к вам проводником сквозь топи. Долго вы, я околел уж.

Послушно испив горького напитка, Лан вернул чародею чашу. Станимир подал зелье Даряну.

– Ну и гадость! – Богатырь высунул язык, будто ветер мог сдуть с него горечь. – И чего это ты, каждому встречному зелья свои предлагаешь.

– Да.

Ничего не сказав более, Станимир поднял с земли ободранную от сучков ветку, высотой с него самого, и пошёл вперёд. Сперва он простукивал землю перед собой палкой, а только затем делал шаг. Двигались они очень медленно, Лану казалось порой, что и вовсе топчутся на месте.

К вечеру кроны деревьев стали гуще, и даже те жалкие толики солнечного света, что пропускали тучи, перестали освещать землю. Слева и справа слышались приглушённые всплески, но сколько Лан не вглядывался, никак не мог разглядеть ничего, кроме грязи и тёмных стволов.

– Здесь встанем, спешивайтесь, – чародей опустился на одно колено и вновь принялся шептать над ладонями, после он что-то бросил на землю, и скоро в том месте занялся огонь.

– И пошто только коней мучаем, – Дарян передал поводья Лану, – Всё равно что улитки ползём. Станимир, ты бы хоть предупредил, оставили бы мы животин витязям.

– Не знал я, что пройти не получится. Ополчилось на нас болото, давно уж дороге должно было показаться. – Чародей обернулся к Лану, – Далеко не вяжи. Плохое предчувствие у меня. Сердце будто в камень сковало.

– Ты мне зубы не заговаривай и писаря моего не пугай, он и так еле дышит, – Дарян опустился к огню. – Может сухостоя поискать? Долго твоё колдунстов гореть будет?

– Всё, что видишь ты, принадлежит Царице, без её дозволения брать ничего нельзя. А дозволения мы не получили, иначе давно бы на дорогу вышли. Не по нраву вы ей.

– А может из тебя проводник плохой?

На выпад Даряна Станимир смолчал. Он спрятал ладони в рукава, опустил капюшон на лицо и замер. Его грудь мерно вздымалась, как у спящего. Позавидовав способности чародея уснуть столь быстро в холоде и на голодный желудок, Лан устало привалился к дереву. Мокрая кора холодила спину, но так лучше, чем лежать на земле. Богатырь же подложил под себя плащ и достал припасы. Откусив от хлеба, он поморщился, затем взялся за шмат вяленой баранины, и вновь его рот недовольно скривился.

– Ну-ка, дружок, – Дарян передал надкусанное мясо Лану, – Захворал я, или верно испортилось оно.