В огне государственного катаклизма

«Я полагаю, что чем больше их[23] будет изъято, тем быстрее будет строиться наш Красный Флот. А старых военспецов использовать в тылу по специальности, а когда встретится нужда, мы всегда сможем их... заставить работать так, как захочет Пролетарская Диктатура».

Чекист Грибов был прозорлив — до первых «шарашек» оставалось меньше десятилетия.

Но военные моряки-профессионалы имели иное мнение. 3 сентября наморси М. В. Викторов направляет официальное письмо комкоморси И. Д. Сладкову с просьбой освободить часть арестованных. Но, похоже, никто освобожден не был. Родным арестованных, неожиданно лишившимся главы семьи в ту пору, когда паек военмора составлял единственный источник существования, даже не отвечали.

Возникали ли у комиссаров сомнения в правомерности или хотя бы целесообразности прошедших арестов? С самого начала против массовых арестов выступил Г. П. Галкин, комиссар штаба МСБМ до ноября 1921 года, с 26 ноября — комиссар Оперативного управления Морского штаба Республики, с 1922-го,— комиссар этого штаба. Возможно, что благодаря ему не «изъяли» тогда многих «бывших», в том числе Викторова и Галлера. К тому времени Галкин прошел на флоте немалый путь: в 1912 году поступил в Кронштадтскую школу юнг, потом служил на линкоре «Андрей Первозванный», унтер-офицером на эсминце «Автроил». После Февральской революции он депутат Ревельского Совета, член Центробалта, депутат Гельсингфорского Совета, входил в Совкомбалт, в партию большевиков вступил в 1918 году... Знавший Галкина в первую мировую по Минной дивизии контрадмирал В. А. Белли отзывался о нем с большим уважением, отмечал его интеллигентность, живость ума.

Эшелон с арестованными военморами пришел в Москву, в Бутырке их разделили на группы и отправили в тюрьмы разных городов — в Казань, Тулу, Нижний Новгород, Харьков, Орел, Брянск, Курск, Ярославль, Вологду... Особенно большие группы направили в Харьков (101 человек), Курск (47 человек) и Новгород (36 человек). Может быть, в Москве были переполнены тюрьмы, а может быть, планируя расправу, в ВЧК решили, что малыми партиями в разных городах это намерение осуществить проще. В столице же остались десятка два-три арестованных, наиболее интересовавших ВЧК — тех, от которых собирались добиться ключевых показаний.

Еще на пути к Москве арестованные попытались известить телеграммой о происшедшем Л. Д. Троцкого и в копии — Ф. Э. Дзержинского и наркома Рабкрина (фамилию наркома Рабкрина Сталина, видимо, не знали).

«Голодая и страдая от холода, — говорится в телеграмме, — следуя по направлению к Москве, обращаемся к Вам как своему народному комиссару и взываем к Вашим человеческим чувствам, просим Вашего распоряжения о снабжении нас необходимой одеждой, бельем и пищей. Горячо просим прислать Вашего представителя, дабы он мог лично убедиться и доложить Вам о нашем положении».

Телеграмму подписали «представители эшелона Бокард и Коль. Возможно, что Троцкий, получи он эту телеграмму, узнав о массовых арестах в своем наркомате, и начал бы что-то делать. Ведь в строительстве Красной Армии и Флота он опирался на сочетание и сотрудничество военспецов из офицеров, генералов и адмиралов с комиссарами-большевиками. Вторые должны были контролировать первых, не вмешиваясь в оперативные и военно-технические вопросы. Но телеграмма была перехвачена на станции Малая Вишера, оригинал ее тут же попал в руки коменданта эшелона.

Как ни странно, но в архивных документах мне не удалось найти каких-либо следов борьбы коморси Республики Немитца за освобождение своих подчиненных. На своей высокой должности он оставался до 22 ноября 1921 года. Но, может быть, с августа находясь под подозрением у ВЧК и Сладкова, Немитц не имел возможности действовать? Или это он предпринял попытку освободить хотя бы часть заключенных, добившись от Сладкова письма к Троцкому с просьбой вернуть в МСБМ 97 военморов? Письмо это от 15 октября логично и грамотно, написано со знанием дела. Вряд ли оно могло принадлежать перу Сладкова. В письме содержится признание — заменившие арестованных «совершенно не могут управлять судном, что сопряжено с авариями и другими весьма нежелательными явлениями». С просьбой о пересмотре дел арестованных к А. Х. Артузову, члену коллегии ВЧК и начальнику Особого отдела ВЧК обращается также в это время и Галкин.