В окопах Сталинграда. Последние залпы

Но как это важно, что, славя героизм и мужество человека, защищающего Родину, Ю. Бондарев не впадает в идеализацию, выспренность и сохраняет всю трезвость реалиста, всю зоркость художника, умеющего видеть жизнь в ее реальной сложности! Как это хорошо, что он ие принадлежит к тем прямолинейным схематизаторам, для которых факт высшей нравственной оправданности антифашистской войны — со всей ее неизбежной жестокостью — вообще освобождает от необходимости видеть какие-либо иные нравственные проблемы, встающие на войне перед человеком… Никакая самоотверженность в исполнении воинского долга не оправдывает и не может оправдать для Ю. Бондарева душевного омертвения, неспособности остро чувствовать весь человеческий драматизм этой тяжкой обязанности распоряжаться жизнью других, тебе подобных. И он не боится напомнить, как это непросто живой человеческой душе выдерживать день за днем такое вот столкновение между естественным чувством жалости, сострадания, невозможности посылать людей на гибель и необходимостью делать это — какой бы высшей целью и ни была оправдана эта необходимость.

И в этом — тоже значение образа Новикова, его жизненная правда и глубина. Ибо именно об этом и говорит нам Ю. Бондарев, показывая, в какой нелегкой психологической «реорганизации» своего внутреннего мира, своего характера находит для себя Новиков тот выход, который помогает ему надежнее нести бремя своей офицерской ответственности за других.

Вполне ли верен этот выход? Не вправе ли мы требовать от Новикова большего?

Ю. Бондарев не ставит н не может ставить вопроса так. Это было бы не просто ригоризмом, но и кощунством над человеком, который жизнь свою отдал за то, чтобы другие смогли жить так, как не удалось ему, а мы, через десятки лет, имели бы возможность вот так задуматься над нравственным уроком, заключенным в его судьбе.

Но применительно к Новикову такая постановка вопроса глубоко ложна и в самом своем существе. Не потому, что нет других исходов, не бывает людей, несущих тот же крест ответственности, но при этом все-таки более открытых, обаятельных, душевно щедрых в человеческом общении. Пример тому — тот же некрасовский Керженцев, в котором столкновение с жестоким законом войны ведет лишь к тем большему противопоставлению этой жестокости, наперекор ей, всей той доброты, отзывчивости, всех тех способностей к дружбе, товариществу, братству, всего того внимания к доброму в людях и в жизни, на какие только способна человеческая душа.

Но судьбы людей, их душевный облик складываются не по одной мерке. У каждого — свой, индивидуальный путь, и он в огромной степени зависит от того, что заложено в нас опытом, возрастом, самой природной основой нашего характера. И все эти пути, все эти судьбы прекрасны, все они, какое бы предпочтение ни отдавали мы тому или иному человеческому характеру, равно заслуживают нашей нравственной признательности, если только они движимы добром, несут в себе добро и служат ему.

Нам не в чем упрекнуть Новикова по этому самому главному счету, Новикова, который с таким мужеством и героизмом исполняет свой главный солдатский долг защитника Родины. Да, в своих повседневных проявлениях, в общении с людьми он был таким, каким он был, — это сделала с ним война. Но все эти три года войны <он думал больше о других, чем о себе, жил чужой жизнью, отказывал себе в том, что порой разрешал другим», хотя ему тоже, как Алешину, хотелось есть шоколад, стоять часовым, откровенно хвастаться подбитыми танками.

«Но я не могу, не имею права…»

Ю. Бондарев сказал нам своим Новиковым высокую, суровую и честную правду о войне. Он создал полный мужественного обаяния героический образ человека, воинский подвиг которого даёт нам высокий нравственный пример служения- долгу, силы человеческого духа, способного идти до конца в утверждении того, что дорого человеку, что он считает справедливым. И вместе с тем, не идеализируя и не смягчая непростой характер своего героя, не сглаживая его острых углов, он напомнил нам и о том, что всё героическое, все подлинно высокое и прекрасное на войне неотделимо от трагического. Не только в том смысле, что утверждается ежедневно не одной жизнью, а и самой смертью, но и в том, что оплачивается сплошь и рядом высокой ценой трудновосполнимых потерь, жертвой многими, Дорогими сердцу человеческими качествами, душевными способностями и движениями. И тем самым, вслед за В. Некрасовым, он еще И еще раз заставил нас почувствовать и понять, как это важно для человека сохранить в себе потребность в том «чистом добре», о котором мечтает Новиков, как необходимо для него это, чтобы остаться человеком и тогда, когда он принимает на себя права и обязанности, диктуемые высшим гражданским, патриотическим и нравственным долгом и требующие преодолевать это естественное и законное стремление человеческой природы.