В опасности

В девять часов, когда судно повернуло носом к волне, сила ветра составляла всего 7 баллов (по шкале Бофорта), а барометр стоял на 751. К полудню он упал до 746, и сила ветра достигла 10 баллов. Это очень сильный ветер, такой у нас в Англии редко бывает, даже когда кажется, что небо лезет из кожи вон; а тут он еще усиливался.

Ясно: шторм разыгрался не там и не той силы, как предсказывалось. Счастье еще, что они загодя принайтовили все незакрепленные вещи. Теперь это было бы трудно. Даже заняться этим было бы трудно.

Волны, громадные глыбы с острыми вершинами, бежали во всех направлениях, целеустремленно и стремительно. Они были величиной с дом и двигались со скоростью поезда. Иногда налетали друг на друга и вместе выбрасывались вверх. А иногда вдруг били в борт и разлетались веером брызг, на мгновение заслонявшим весь мир. Окна мостика высоко над палубой были совершенно слепыми от брызг; разглядеть что-нибудь можно было только через "смотровое стекло" (быстро вращающийся стеклянный круг, на котором вода не удерживается). А стоило отойти на край мостика, где не было стекол, как глаза сами закрывались от ветра.

Прямо под мостиком были каюты помощников капитана — у каждого своя каморка; там же, внизу, прямо позади салона — каюты механиков. По обеим сторонам от кают — короткие коридоры, через них проходят рулевые тяги от мостика. Каюта мистера Макдональда выходила в правый коридор, в левый каюта врача.

Доктор Франгсон, пожилой человек, никогда не говорил о своем прошлом. Работа судовым врачом — едва ли предел мечтаний для медика, и пожилых на этой должности встретишь редко. Единственным ключом к его прошлому (если это можно назвать ключом) была коробка с медалями, хранившаяся в ящике с нижним бельем. Никто их толком не видел: одни говорили, что медали — с бурской войны, другие — что это иностранные награды; а стюард утверждал, что получены они на флоте. Еще доктор Франгсон коллекционировал старинные музыкальные инструменты — лютни, серпенты, рекордеры и тому подобное. Он брал их с собой в море, в запечатанных стеклянных ящиках для защиты от сырости. Утром он проложил эти стеклянные ящики корпией и перевязочными материалами, чтобы они не стукались при качке.

В два часа мистер Макдональд, человек довольно старый, отправился к себе в каюту отдохнуть; Дик Уотчетт тоже пошел к себе, посмотреть, не осталось ли чего-нибудь бьющегося там, где оно могло разбиться. В шумном машинном отделении распоряжался четвертый механик. Капитан Эдвардес с мистером Бакстоном были на мостике и намеревались остаться там. Ветер все усиливался. Рев его в ушах грозил запугать мозги до беспамятства. Атмосфера теперь почти целиком состояла из водяной пыли; сквозь нее ничего не было видно. Лишь иногда в мгновения затишья удавалось разглядеть море или хотя бы палубу. Лишь по содроганиям судна можно было почувствовать, какие обрушиваются на него валы — да еще по немыслимому грохоту ударов. Увидеть ничего было нельзя. Из мокрой штурманской рубки сквозь стекло можно было разглядеть маленького рулевого-китайца на циновке; но снаружи — ни зги; да и чтобы услышать друг друга, приходилось кричать прямо в ухо.

Однако чем свирепее ураган, тем меньше (как правило) его площадь, а значит, тем скорее он кончится. Если повезет — к вечеру. То есть если не случится чего-то неприятного.

Но в два часа неприятность случилась, и большая. В два часа машины на среднем ходу перестали справляться — удерживать судно носом к ветру. И капитан Эдвардес протелеграфировал полный вперед. Но ничего не изменилось: винт уже не мог удержать судно и лишь беспомощно ревел в молоке под кормой.

Судно поворачивалось. Зыбь била в правую скулу. Ветер задувал справа.

Рулевой отчаянно жестикулировал за стеклом, показывая, что с рулем неладно. Так вот оно что! Но исправить ничего было нельзя, оставалось только наблюдать, как ползет по картушке стрелка компаса. К тому времени, когда приведут в действие запасной штурвал на полуюте, "Архимед" станет к ветру бортом, и тут уж никакими силами не вернуть его на курс, пока не спадет ветер. Все произошло минут за пять; теперь судно стояло бортом к ветру, сильно накренясь, беспомощное; и мистер Бакстон, отметив время, записал это в журнал.

Но он с удовлетворением отметил, что качка — короткая, резкая. Неуютно, само собой, но с точки зрения устойчивости — удовлетворительно. Однако крен был так велик, что стены и потолок с равным правом могли претендовать на звание горизонтали.