В осаде

На подводной лодке после взрыва стоял страшный переполох. Бандиты и корейские матросы толпились на корме. Круль, перегибаясь через палубный бортик, заглядывал вниз, куда на тросе спускали матроса — корейца. Спускавшие торопились, и поэтому очень скоро стукнули матроса о борт. Отборнейшая корей­ская ругань сотрясла воздух, Круль заозирался и пе­респросил:

— Что — что?

— ...мать. — перевели ему.

— Вот как? — удивился Круль и опять уставился вниз.

Матрос ковырялся в рулевом отделении. К Крулю подбежали Солист и огромный негр — ме­ханик.

— Что случилось? — крикнул Солист.— Что с лод­кой?

— Не знаю, — сказал Круль. — Он сунул мину в рулевой отсек.

Солист с силой ударил себя кулаком в ладонь. Матрос внизу поднял голову и что-то прокричал.

— Ты будешь говорить по-английски, черт тебя за­дери, азиатская морда! — заорал Круль. — Что, что там произошло?

— Он говорит, что разнесло все рулевые тяги, — перевели ему. — Он говорит, что не может их починить.

Матрос дернул за трос и его стали вытягивать вверх. Круль посмотрел на его плоское с щелочками-глазами лицо и с отвращением сплюнул.

— Это сделаю я — капитан Военно-морских сил США, командир ядерного ракетоносца! Раз ваш вонючий слесарь-механик не может! Вы были и всегда будете отсталой страной, жопой мира, вы...

— Ты действительно сделаешь это? — прервал его социологический монолог Солист.

— Да, — сказал Круль. — Я сделаю.

Мы сможем всплывать, погружаться, красться вдоль береговой линии, совершать противоминные маневры, становиться раком и все, что хочешь.

— Я сделаю тебя адмиралом! — сказал Солист и, тронув за плечо Негра, пошел назад на «Миссури».

— Мне нужна одна газовая горелка, один сварщик и один гаечный ключ! — закричал Круль, тыча для убе­дительности в лица корейцев поднятым указательным пальцем.

Матросы засуетились, торопясь принести ему все это.

— Кейти, держись, — шептала Джоан. Она посыпала ему рану стрептоцидом и теперь тщательно забинтовы­вала ее. Кейт был бледен. Временами он, казалось, терял сознание. Перед ним постоянно возникали черные фигуры из его сна. Они хватали его за руки и ноги и заталкивали в густую, как нефть, жидкость. Кейт сопротивлялся, и тогда фигуры били его кулаками по спине, и ужасная боль насквозь пронзала его.

— Держись, Кейти, — шептала Джоан.

Она достала из аптечки шприц, набрала в него очень сильное обезболивающее и сделала ему укол в бедро.

Солист вошел в рубку, где колдовал над приборами доктор Патлокк. Тот щелкал кнопками и в бессильной ярости пинал ногами столы. Обнаружить причину по­ломки доктору до сих пор не удалось. Системы воору­жения крейсера бездействовали по-прежнему.

— Ну как, доктор? — поинтересовался Солист.

— Ну как..., ну как...! — заорал тонким голоском доктор. — А мне нечего сказать! Представьте себе, ми­стер Умник! Что бы они не сделали, они умнее меня! Ни черта не работает! Так что отвяжитесь и идите, оттрахайте лучше сами себя в задницу!

Он повернулся к Солисту спиной, но тот схватил его за плечо, с силой развернул к себе, и дуло его пистолета уперлось доктору в переносицу. У доктора отвисла че­люсть. Выпучив глаза, он в ужасе смотрел, скосив зрач­ки к переносице, на пистолет в руке Солиста. Лицо у него при этом было совершенно дебильным.

— Я сначала оттрахаю тебя, и так, что тебе мало не покажется, — злобно прошипел Солист. — Работай, уб­людок. Думай. Подключи если хочешь, и спинной мозг. Если нас начнут бомбить, я убью тебя первым. Вырежу тебе сердце тупым ножом. Заставлю жрать собственную печень! Твои яйца...

— Ладно — ладно, — прошептал перепуганный док­тор.— Дай мне еще время, еще немного. Я придумаю что-нибудь!

— Так-то лучше! — ухмыльнулся Солист и убрал пистолет.

— Но учти, — добавил он. — Через двадцать минут я пришлю вот его поторопить тебя.

И Солист указал на стоящего в стороне огромного негра. Негр выкатил белки и усмехнулся звериной ух­мылкой.

— Так что в твоих интересах закончить до этого, — сказал Солист и пихнул доктора пальцем, в живот. — Давай. Время пошло.

Доктор вскочил и, как ошпаренный, кинулся к судо­вым компьютерам.

Кейт Рейбок очень часто думал о смерти. Еще ребен­ком он интуитивно осознавал неизбежность встречи с ней, и может быть поэтому в детстве на его лице время от времени появлялся и вновь исчезал отпечаток какой-то трагичности. Когда же от рук грабителей у семилет­него Кейти погибли родители, этот отпечаток стал по­стоянным. Родственники и друзья больше не удивлялись, что во время даже самых веселых игр во взгляде Кейти остается что-то очень печальное. Его мать была еврей­кой, и родственники предпочитали объяснять эту тра­гичность именно принадлежностью Кейти к народу, где ощущение трагизма и печать его на лице уже несколько веков являются нормой и даже некой отличительною чертой.