В открытом море

– Мама пошла кое-что обсудить с тетей Луизой, которая тоже для своих лет женщина весьма привлекательная, хотя она, конечно, значительно старше мамы и вообще совсем другая. Она живет в Новой Шотландии, в Галифаксе. Она очень богатая и энергичная.

– И что же они обсуждают?

– По-моему, мама собирается увезти нас в Канаду. Она этого пока не говорила, но я думаю, что так и есть.

– Тогда я буду часто с вами видеться. У нас есть родственники и в Канаде, и в США.

Собираясь в Челси, Марта старалась даже не мечтать о том, чтобы оставить Тильду дома, хотя ей страшно этого хотелось. Она, пожалуй, и вспомнить не могла, когда еще испытывала столь негативные чувства к своей лохматой и неряшливой младшей сестренке.

А Тильда, вырвавшись из-под надзора монахинь, похоже, утратила последние следы воспитания и здравомыслия. Партизан-стрит, первая улица, ведущая вверх от Баттерси-Рич, считалась, как уже было сказано, местом небезопасным – два ряда одно- и двухэтажных домов-развалюх служили убежищем всевозможным убогим и увечным представителям человечества. То ли тамошние обитатели были бедны из-за своих увечий, то ли стали увечными из-за своей бедности – это, пожалуй, тема для социологических исследований; но через несколько лет, когда жалкие развалюхи на Партизан-стрит снесли и на их месте построили муниципальное жилье с такой высокой квартплатой, которую прежние обитатели тех мест никак не смогли бы себе позволить, все эти люди попросту исчезли; оставалось предположить, что их стерли с лица земли вместе с трущобами. Тильда, естественно, знала всех обитателей старых домишек и обожала их изображать. Вот и сейчас она тащилась по Партизан-стрит, прихрамывая и приволакивая ногу, и строила соответствующие гримасы.

– Твоя сестра все время заставляет меня смеяться, хотя, по-моему, это как-то нехорошо, – признался Генрих.

Марта, пожав плечами, заметила, что и все прохожие на улице тоже смеются, глядя на проделки Тильды.

– Местные жители даже просили ее приходить к ним в Христианский клуб и показывать свои штуки на сцене, – сказала она. – Жаль, что сама я больше уж не могу так весело смеяться, на нее глядя.

Они свернули и оказались в районе Уорлдз Энд, а затем, открыв дверцу в стене, вошли в мирный сад, где были похоронены самые верные из морийцев[50].

– Их хоронили стоймя, чтобы в день Страшного суда они могли сразу встать из могилы, – пояснила Марта.

– А мужчин и женщин хоронили вместе?

– Нет, по отдельности.

Покинув кладбище и закрыв за собой дверь в стене, они двинулись дальше. Марта каждой клеточкой своего тела чувствовала руку Генриха, который все время поддерживал ее под локоть. Она спросила у него, какое английское предложение он выучил первым, и он засмеялся:

– «Я – отец этого сапожника».

– А на французском?

– Да я даже не помню, в каком возрасте меня стали учить французскому. Но я точно его учил, потому что вполне могу на нем объясниться. А еще на польском и на итальянском. Вот только не знаю, смогу ли когда-нибудь воспользоваться знанием этих языков.

– Все, чему учишься, полезно. Разве ты не знал, что все знания, которые получаешь, и все страдания, которым подвергаешься, когда-нибудь в жизни непременно пригодятся?

– Это ты слова матери Игнатии повторяешь, – немедленно встряла в их разговор Тильда. – А еще она рассказывала, как в конце прошлого века одна бедная женщина зарабатывала себе на хлеб, долгие часы проводя за швейной машинкой. Работала, работала, только и делала, что работала все дни напролет. Вверх-вниз, вверх-вниз качала педаль машинки ее неутомимая правая ступня. И вот из-за этих однообразных движений правая ступня у нее постепенно становилась все шире, все длиннее, а левая оставалась такой же, как и прежде, и через некоторое время бедная женщина стала бояться даже на улицу выйти – ей казалось, что она споткнется да и носом в грязь упадет. Однако, несмотря на все беды и несчастья, она сохранила веру в заступничество Богородицы, и вот…

– Тильда, – решительно прервала ее Марта, остановившись и взяв сестренку за плечи, – я отдам тебе все, что захочешь – конечно, в пределах разумного, – только, пожалуйста, вернись на «Грейс» и никуда оттуда не уходи.

Вообще-то сестры очень любили друг друга – эта чистая взаимная любовь не раз служила им надежной защитой во многих испытаниях. И сейчас Марта так умоляюще смотрела на Тильду из-под своих густых полуопущенных ресниц, что Тильда никак не смогла бы проигнорировать ее просьбу. Она попыталась, правда, возражать, но ее возражения носили чисто формальный характер.

– Я ведь еще не успела до конца рассказать… Она же такая длинная, эта история о швейной машинке…

– Я знаю.

– И на «Грейс» я буду совсем одна. Мама ведь в Лондон уехала.

– Тогда ты должна сразу пойти на «Рочестер».

– Но я же у них только что была!

– Ничего, миссис Вуди сама говорила, что никогда не считала возню с малышами досадными хлопотами.

– Может, теперь она жалеет, что так сказала.

– И потом, там будет Уиллис.