В отсеках тишина

Рулевые-сигнальщики, пожалуй, самый ответственный народ на лодке. Когда мы идем в надводном положении, сигнальщики - глаза корабля. С первых минут похода и до самого возвращения в базу они всегда начеку. Служба их тяжела. Не так-то просто простоять четыре часа вахты на маленькой площадке, приваренной к ограждению тумб перископов, под ледяным ветром и колючими брызгами и до боли в глазах вглядываться в морскую гладь - или ослепительно сияющую под солнцем, или скрытую тьмой и туманом.

Сигнальщика будят на вахту на четверть часа раньше других. В центральном посту он облачается в толстую, неудобную и всегда влажную одежду (она не успевает просохнуть). Затем минут десять - пятнадцать сидит в боевой рубке в абсолютной темноте, чтобы глаза привыкли. Поднявшись на мостик, он еще четверть часа стоит со своим напарником, которого должен сменить, - это чтобы окончательно освоиться с ночной темнотой. Под морозным ветром одежда на сигнальщике покрывается коркой льда. К концу вахты он похож на снежную бабу. Сдав вахту, сигнальщик выпивает стакан горячего чая и спешит к нам в шестой отсек - отогреться, отдохнуть в тепле.

Заглядываю во второй отсек. Здесь проводит беседу рулевой Сергей Петров неутомимый активист, прекрасный агитатор. Матросы слушают его затаив дыхание, а потом незаметно втягиваются в разговор, умело направляемый Петровым. Сергей впоследствии поступит в политическое училище и станет хорошим политработником. А сейчас, увидев меня, он, не прерывая беседы, достает из нагрудного кармана сложенный лист бумаги и подает мне. Петров - наш активный военкор, его заметки печатаются почти в каждом боевом листке. В маленькой выгородке, где расположен максимальный автомат батареи, копается Ануфрий Мозольков. У него всегда полно дел. Его заведование - носовая группа аккумуляторной батареи и слаботочные приборы - всегда в отличном состоянии. Ануфрий до педантизма аккуратен. Четыре ящичка с инструментами для слаботочных приборов он хранит как драгоценность, не позволяя никому прикасаться к ним. Даже мне, когда я прошу у него какой-нибудь торцовый ключик, он устраивает форменный допрос: зачем мне понадобился этот ключ, да знаю ли я, как им пользоваться. И обязательно напомнит, чтобы я не забыл возвратить взятый инструмент.

Сменясь с вахты, Ануфрий не спешит на отдых, а, усевшись на корточках в укромном уголке, открывает ящички, проверяет инструменты и протирает их тряпочкой. И, только убедившись, что все на месте и все в порядке, прячет ящички в выгородке и отправляется на отдых.

Мозольков поразительно терпелив и усидчив. Любую работу делает добротно, и механизм, к которому он приложит руку, действует безотказно. Ануфрий - левша. Это тоже нам на пользу. Там, где механизмы расположены так, что работать цравой рукой неудобно, только Мозольков сумеет сделать все как надо.

Много дней мы бороздили холодные просторы Карского моря. Подходит к концу соляр. На исходе запасы продуктов и питьевой воды. Пресная вода идет только в пищу. Умываемся соленой. А в ней мыло свертывается. Почему у нас нет специального мыла для морской воды?

Давно съеден свежий хлеб. Питаемся каменными сухарями и консервами.

Отрывочные сведения с родной земли, которые иногда удается принять радистам, доставляют огромную радость. Очищена от врага почти вся территория нашей страны.

Поиск наш так и не увенчался успехом, хотя мы и оставались в море еще восемь дней после получения радиограммы с разрешением вернуться в базу. Тешим себя надеждой, что уже одно наше присутствие заставило ретироваться фашистских подводных разбойников.

Когда запасов остается в обрез, отправляемся в обратный путь.

Вот и Кольский залив. Всплываем. Мотористы так разволновались, что при запуске левого дизеля раньше времени открыли клинкеты газоотводов. Двигатель залило забортной водой. Пришлось идти под одним дизелем, а балласт продувать аварийным способом - воздухом высокого давления.

Заглядываю в пятый отсек. Мотористы проворачивают дизель вручную. В отсеке темно от струй воды, пара и дыма, бьющих из открытых индикаторных краников. Наконец двигатель осушили, прокачали маслом, и вскоре он загрохотал как ни в чем не бывало.

На тридцать первые сутки похода мы поздним вечером стали у пирса. Когда швартовку окончили, подводники заспешили на базу, и к приготовленному Стецюком ужину так никто и не притронулся, хотя напоследок были использованы все самые лучшие продукты, которые у нас еще оставались.