В ожидании дождя

Он вскинул голову и смущенно улыбнулся:

— Не понимаю, о чем вы.

— Она побежала за мячиком и выскочила на лед, — сказал я. — Это была твоя версия? Но как там оказался мячик? Это ты его закинул туда, Уэс?

Он одарил меня кривоватой улыбкой, мучительной и, как мне подумалось, тоскливой. Повернул голову и обвел пруд невидящим взглядом. Сунул руки в карманы и чуть качнулся назад. Плечи у него поднялись, и все его хилое тело дернулось в судороге.

— Мячик кинула Наоми, — тихо сказал он. — Не знаю зачем. Я в ту минуту ушел вперед. — Он склонил голову направо. — Вон туда. Наверное, задумался о чем-то, хотя уже не помню о чем. — Он пожал плечами. — Я ушел вперед, а моя сестра кинула мячик, и он укатился. Может быть, отскочил от камня. А может, она кинула его на лед, чтобы посмотреть, что получится. На самом деле, не так уж и важно, почему она это сделала. Мячик выкатился на лед, и она побежала за ним. Я вдруг услышал, как она топает по льду, как будто кто-то включил звук. Только что я был, как обычно, погружен в свои мутные мысли, и тут же услышал топоток, словно белка бежала по замерзшей траве в двадцати ярдах от меня. Я слышал, как тает снег. Слышал, как стучат ноги Наоми по льду. Я повернулся как раз в тот момент, когда лед под ней треснул. Этот звук, он был такой тихий. — Он посмотрел на меня и вскинул бровь. — Вы даже не представляете, до чего он был тихий. Знаете, похоже на то, как сминаешь фольгу. А у нее… — Он улыбнулся. — У нее на лице было написано чистое счастье. Для нее это было настоящее приключение. Она не закричала. Не стала звать меня. Она просто провалилась под лед. И захлебнулась.

Он снова пожал плечами, поднял с земли камешек и по высокой дуге кинул его в пруд. Я проследил взглядом его полет в сыром осеннем воздухе и увидел, как он упал в середине пруда.

— Так что нет, — сказал он. — Я не убивал свою сестру, мистер Кензи. Я просто за ней не уследил.

Он сунул руки назад в карманы и опять улыбнулся мне своей болезненной улыбкой.

— Но они винили тебя, — сказал я и посмотрел на веранду дома, где Кристофер и Кэрри Доу сидели за чаем и читали воскресную газету. — Так, Уэсли?

Он вытянул губы трубочкой и кивнул своим ботинкам:

— О да, еще как.

Он развернулся направо, и мы медленно пошли вдоль пруда, над которым опускался октябрьский вечер. Он ступал неуверенно, и вскоре я понял, что он прихрамывает. Я опустил глаза на его ботинки и заметил, что у одного из них подошва дюйма на два толще, чем у другого. Тут я вспомнил, как доктор Доу говорил мне, что у Уэсли от рождения одна нога короче другой.

— Неприятно, должно быть, — сказал я.

— Что именно?

— Когда тебя обвиняют в гибели сестры, хотя на самом деле ты ни в чем не виноват.

Он шел, не поднимая головы, но от меня не укрылась слабая улыбка, искривившая его губы.

— У вас редкий дар сглаживать углы, мистер Кензи.

— У каждого из нас свой дар, Уэс.

— Когда мне было тринадцать, — сказал он, — меня вырвало пинтой крови. Пинтой. Без всякой причины. «Нервы». В пятнадцать у меня нашли язву желудка. А в восемнадцать мне поставили диагноз «маниакальная депрессия и вялотекущая шизофрения». Это расстроило отца. Он воспринял это как унижение. Он верил, что если проявит достаточную твердость и испытает на мне все свои психиатрические трюки, то в одно прекрасное утро я проснусь другим человеком. Сделанным из гораздо более прочного материала. — Он чуть заметно усмехнулся. — Отцы. А у вас с отцом были хорошие отношения?

— Совсем наоборот, Уэсли.

— Он тоже ломал вас, пытаясь вылепить идеального сына? Называл бестолочью так часто, что вы и сами в это поверили?

— Нет. Он просто прижимал меня к полу и жег утюгом.

Уэсли остановился и посмотрел на меня:

— Вы это серьезно?

Я кивнул:

— Из-за него я дважды попадал в больницу. И каждую неделю он напоминал мне, что из меня ни хрена не выйдет. Более злобного существа я в жизни не встречал, Уэсли.

— О господи.

— Но я не стал из мести доводить до самоубийства свою сестру.

— Что? — Он откинул голову назад и хохотнул. — Вы шутите?

— Вот как, я думаю, все происходило. — Я отломил от дерева небольшую ветку и, пока мы шли вдоль берега пруда, постукивал ею себя по бедру. — Отец винил тебя за смерть Наоми, а ты — подозреваю, в то время твоя ненависть к нему уже перехлестывала через край, — дошел до ручки и в любую минуту готов был сорваться, но неожиданно наткнулся на медицинские записи и узнал, что Наоми подменили при рождении. И впервые в жизни у тебя появился шанс отплатить отцу за все.

Он кивнул. Взглянул на обрубок указательного пальца у себя на правой кисти и бессильно уронил руку вниз.

— Так все и было. Но вы узнали это еще несколько месяцев назад. Не понимаю, почему вы…

— Я думаю, что десять лет назад ты был жалким, долбанутым на всю голову засранцем, пачками глотающим таблетки, но в то же время засранцем, наделенным гениальными мозгами, хоть и свихнутыми набекрень. Ты составил простенький план, с помощью которого с успехом выколачивал денежки из своего папаши. Какое-то время все у тебя шло отлично. Но тут появился Пирс.