- Да, это верно, никто сам не сознается, - газетчик принялся крутить карандаш между пальцев, видимо, его это успокаивало, зато мне действовало на нервы. - Знаете, вот что я думаю, мистер Кавана проводит за стойкой бара все свое время без остатка, и, получается, что без его ведома постороннему человеку подняться наверх никак невозможно. По всему выходит, подсыпать снотворное в жестянку с кофе могли только те, кто останавливался в гостинице вместе с нами. - Сэм многозначительно взглянул на меня и, наконец, пустив в дело свой карандаш, принялся что-то черкать на страничке. Чтобы ненароком не спровоцировать репортера на новое озарение, я промолчал, только позволил себе наклониться над столом и заглянуть в блокнот. Там уже появилось несколько имен: мое, Эла, самого Кинзи, Поджерса, и еще в этот список попал хозяин отеля, Уолли Кавана.
Здание, где помещалось заведение Уолли, относилось к не имеющему специального названия, популярному на юге архитектурному стилю. Это когда-то временное деревянное сооружение за три десятка лет пережило несколько основательных переделок и усовершенствований. Как того требовал обычай, на первом этаже были устроены бар и нора, где обитал сам Кавана, а на втором, выбрав одну из шести комнат, мог остановиться на ночлег любой путешественник при условии, что у него в кармане отыщется хотя бы один доллар. В прошлый четверг Эл вместе со всем нашим багажом занял одни из таких апартаментов, в другой комнатенке заночевали мы с Джимми Уэбстером. Теперь загибайте пальцы, должно хватить, три номера из оставшихся четырех тоже были заняты жильцами. Во-первых, миссис Кимберли Эванс, во-вторых, Сэм Кинзи, прошу прощения, если он и вам успел наскучить и, в-третьих, Диллан Бишоп, торговый представитель "Общества Континентальной Доставки Товаров". Еще на карточке, пахнущей типографской краской, и вдвое более плотной, чем газетная бумага, можно было различить мелкие буквы какого-то адреса в Новом Орлеане. Не припомню, чтобы мне попадался на глаза этот маленький щуплый человечек, расчерченный в светло-серую клетку собственным костюмом. О субтильности Баклера и тоне его пиджака мне рассказал Уолли. Он же заверил меня в том, что совершенно ничего не знает о биографии своего постояльца кроме того, что тот приезжает в Уэйко с двумя тяжеленными чемоданами уже в четвертый или пятый раз, останавливается у него на неделю и снова пропадает на несколько месяцев. О дальнейшей судьбе торговца хозяину отеля было известно и того меньше, ибо тот уехал в тот же день, что и мы с Элом, а куда - бог весть.
Миссис Кимберли Эванс, помните я говорил о ней во-первых. Действительно, когда-то она была для меня "во-первых", никаких "вторых" и "третьих" кроме нее я вокруг замечать не хотел. Каков мог быть ее интерес в том ночном нападении на нас? Нет, этого я совершенно не представлял. Помимо всего прочего, невозможно даже предположить, что вдова майора Эванса может водить знакомство с каким-то Поджерсом. И зачем ей понадобилось бы стрелять в Эла? Нет. Полная ерунда! Зато, помнится, были времена, когда она была готова убить меня. Почему? Не знаю, может быть, потому что я не стал тогда ради Ким Тальбот драться с майором. А может быть, потому что весь мой капитал составлял в те годы едва ли сотню монет, а у Тома Эванса имелось пять тысяч акров земли в собственности и еще столько же арендованной, и к этому чертова прорва овец, и какие-то золотые акции чего-то железного ни то рудника, ни то дороги. Что там говорить, майор по всем статьям обскакал меня: он был вдвое толще, вдвое старше и вдвое больше нравился папаше Тальботу. Только это было давно, и о майоре с некоторых пор можно говорить исключительно в прошедшем времени. А Кимберли Эванс, она... Впрочем, рассказывать о ней наглому газетному писаке я не стал. Да и вам все эти сентиментальные подробности ни к чему.