В ожидании Махатмы

Он посмотрел на одно из ее сари, висевших на дверях. Белое в желтый горошек и, разумеется, домотканое; веревка провисла под его тяжестью. Он взял его в руки, чтобы ощутить его вес. «Бедняжка, она должна носить легчайшие шелка. Я подарю их ей». Держа сари в руке, он прикинул, сколько оно может весить: фунтов двадцать, не меньше. Он натянул его и поднес к глазам. «Похоже на лист жести! Ну и жарко в нем небось! Оно даже не просвечивает». Он свернул его и прижал к груди. Сари слегка пахло сандалом — ему это было приятно. «Это ее запах», — подумал он, закрывая глаза.

В эту минуту дверь отворилась — перед ним стояла Бхарати.

— Что это ты делаешь с моим сари? — спросила она удивленно.

И, засмеявшись, прибавила:

— Ты что, его надеть собрался?

Шрирам покраснел и торопливо отложил сари.

— По крайней мере, оно меня не отталкивает, когда я прижимаю его к сердцу, — проговорил он.

— Ш-ш-ш, — сказала она. — Сейчас не время для глупостей. Здесь не шутят. Если тебе надо что постирать, дай мне.

Шрирам подал ей небольшой узелок, принесенный из душа.

— Все очень грязное, — извинился он.

Она схватила узелок и вышла. А он подумал: «Мы ведь почти женаты, она делает то, что полагается жене! Какая она хорошая, благослови ее Господь! Если мне удастся как-нибудь завязать ей, пока она спит, на шее священную нить тали, все будет в порядке.

Через минуту она вернулась.

— Ты получишь свои вещи вечером. Здесь в лагере все сами на себя стирают, нанимать никого нельзя, но ты человек новый, и я договорилась с дхоби, что тебе в качестве исключения постирают. Ты есть хочешь?

— Ужасно, — признался он. — Прямо умираю с голоду.

— Не знаю, что тебе и предложить, — сказала она. — Такой еды, как на юге, здесь ждать не приходится. Не помню уже, когда я так вкусно ела. Придется тебе привыкать к здешней еде: чаппати, овощи с простоквашей, фрукты. А риса с тамариндовым соусом и не проси.

Она провела его в какую-то хибару, где сидели и ели дети и взрослые. Ей и Шрираму поставили рядом две тарелки. «Так мужья с женами едят», — размышлял Шрирам, усаживаясь рядом с ней и принимаясь жевать пшеничные лепешки. До чего он соскучился по пряным южноиндийским кушаньям с их приправами и овощами! Но он старался о них не думать. Тюремная жизнь приучила его есть все, что ему ни дадут. «Похоже, я все еще в тюрьме», — подумалось ему.

Весь день Бхарати была безумно занята. Дел у нее, видно, было невпроворот. Возилась с детьми: одного переодевала, другому чесала волосы, с третьими играла и плясала, и непрестанно с ними беседовала; к тому же она все время разъясняла что-то всевозможным мужчинам и женщинам, которые то и дело являлись к ней. День у нее был заполнен до предела. Наконец, она помыла детей, накормила, уложила их спать в разных лачугах, укрыв и что-то сказав каждому, вернулась в собственную комнатку, уселась на койку и потянулась. Шрирам часами ходил за Бхарати следом, но так и не смог перекинуться с ней словечком. Чтобы доставить Бхарати удовольствие, он старался улыбаться детям, но в их присутствии она едва замечала его. Это привело его в ярость.

Выждав еще немного, он круто повернулся и отправился в отведенную ему хижину. В ней стояла койка, на полу лежала циновка; двери не было. В конце прохода между хижинами находился общий душ, которым он мог пользоваться вместе со всеми. Когда его перевели сюда, он рассердился: казалось, всем его надеждам пришел конец. «Неужто она затем это сделала, чтоб отделаться от меня? — думал он. — И все оттого, что я держал в руках ее сари? Иначе она бы, возможно, разрешила мне переночевать в ее комнате». Он сокрушался, что лишился ее доверия. «Доверие! Кому нужно ее доверие? Мне нужна она, а не ее доверие!»

Он включил свет и уселся на койку. На улице темнело. Хижина была такой низкой, что в ней было душно; зато зимой, верно, в ней было тепло. Шрираму вдруг показалось, что он и не выходил из тюрьмы. «Моя тюрьма всегда со мной», — размышлял он.

Он вдруг почувствовал, как он устал за свое долгое путешествие; сухой и холодный воздух, угрюмая и непривычная обстановка угнетали. У него сжалось сердце — его охватили беспричинная тоска и уныние. Недавний всплеск счастья показался химерой.

Она вошла в хижину, держа в руках вещи, которые он дал ей для стирки. Положила их на койку и спросила:

— Ты хорошо здесь устроился?

— И да, и нет. Когда ты со мной, я счастлив, а когда ты уходишь, мне свет не мил.

Она с удивлением посмотрела на него.

— Может, присядешь? — спросил он и подвинулся.

Она села. Он наклонился и положил руку ей на плечо.

— Подожди, — сказала она и легонько оттолкнула его руку. — Какой ты странный! Совсем не изменился!

Он отодвинулся и спросил:

— Я все еще неприкасаемый?

Она ответила:

— Только Бапуджи может это решить.

— А ты с ним говорила?

— Да, и не раз, но он пока не дал ответа.

При этих словах она склонила голову. Вид у нее был подавленный, голос тихий.

Наступило неловкое молчание. Наконец он спросил:

— Но почему? Разве он против нашего брака?