В ожидании счастья

– Думаю, сюда, – прошептала она больше для себя, чем для девочек, которые уже не слышали ее, и пошла вперед, согнувшись под бременем двойной ноши.

Она все шла и шла, мимо мескитовых деревьев и зарослей дельфиниума по потрескавшейся земле, твердой и сухой от солнца. Все расплывалось перед глазами. Веки, ноги и руки стали будто свинцовыми. Она думала о Джоне, спящем в своей колыбельке на ранчо. Он скоро проснется и потребует материнского молока. Думала об Эбби и Регине – ведь у них впереди должна быть целая жизнь. Думала и о грифах, и о белых костях, блестевших под безоблачным небом. Она дрожала от усталости и страха.

Один раз она чуть не упала, но сумела удержаться на ногах и продолжала идти, считая шаги. Она придумала для себя что-то вроде безумной игры. Вот еще двадцать шагов, и она увидит впереди ранчо Бенсонов. Когда через двадцать шагов она ничего не увидела, кроме травы, деревьев и поднимавшихся вверх холмов, то поборола отчаяние и начала сначала. Еще двадцать шагов, она поднимется на холм и увидит вдали развилку. Через двадцать шагов она снова сказала себе, что уж теперь точно осталось двадцать шагов. Так она шла, с трудом переставляя ноги, задыхаясь, пока не поняла, что не может сделать больше ни единого шага. Тогда она взглянула на окровавленную повязку на голове ребенка, которого держала на руках.

– Еще двадцать шагов, – хрипло прошептала она. И пошла дальше под палящим солнцем.

Хэтти Бенсон вдохнула аппетитный запах яблочного пирога. В такую жару лучше всего съесть яблочный пирог. Как только он немного остынет, она выйдет на веранду и будет наслаждаться. Она смочила водой салфетку и протерла свое полное потное лицо и шею. Было около полудня – самое жаркое время дня, и делать ничего не хотелось, разве что посидеть немного на веранде, обмахиваясь веером. В доме стояла непривычная тишина – мужчины должны вернуться после продажи скота не раньше чем через месяц. Она очень скучала по Биллу и сыновьям, но, как убеждала себя Хэтти, направляясь к двери на веранду с салфеткой в руках, она и отдыхала – ведь готовки, стирки и уборки стало значительно меньше. Когда она открыла дверь, ее охватил поток раскаленного воздуха. Застонав, она опустилась в кресло в углу веранды. С приятным чувством она снова протерла прохладной влажной салфеткой шею, промокнула щеки и виски и выжала последние капли воды в вырез платья. Как хорошо сидеть здесь в тени и не двигаться. Она пожалела, что не догадалась взять с собой ведро воды, чтобы опустить в него ноги, но теперь ей было лень встать и пойти за ним. Удовлетворившись тем, что у нее есть влажная салфетка и кресло-качалка, она прикрыла глаза от слепящего, жестокого техасского солнца.

Она уже почти уснула, когда до ее слуха донесся странный шелестящий звук. Она выпрямилась и тревожно осмотрела двор, пытаясь разглядеть, что нарушило сонную полуденную тишину. Она козырьком приложила руку к глазам и прищурилась, увидев странную фигуру, приближавшуюся к колодцу.

– Что за… – пробормотала она, приподнявшись с кресла, и тут ее пронзил ужас. В тот же миг она сбежала с веранды и помчалась через двор, забыв про усталость и палящий зной.

Мэгги брела вперед, наполовину ослепшая от солнца и усталости. Мышцы на спине и в руках болели так, что от этой боли на глазах выступили бы слезы, если бы в ее теле осталась хоть капелька влаги. Она в отчаянии чувствовала, что уже падает на землю, падает… Но стоит ей опуститься, она больше не поднимется. А ей нужно… во имя Эбби, Регины, Джоны… не останавливаться! Еще двадцать шагов…

– Мэгги Блейк? О Боже!

Мэгги упала на колени, кто-то взял Эбби из ее рук, Регина сползла с ее спины на землю. С губ ребенка сорвался тихий стон.

– Амелия? – Мэгги с умилением смотрела на женщину, стоявшую перед ней и прижимавшую к груди Эбби. Ее охватила такая радость, такая благодарность, что она чуть не задохнулась. Затуманенным взором она рассматривала Амелию: любимое морщинистое лицо, белый узел волос. – О, Амелия, слава Богу, что ты здесь. Помоги Регги. Она хочет пить. И Эбби тоже. Она выпала из коляски и ударилась головой. И мне кажется, у нее сломана рука.

– Я унесу Эбби в дом, а потом вернусь за Региной. И за вами, – отчетливо произнесла Амелия, унося Эбби.

– Не беспокойся обо мне, я могу идти, – прошептала Мэгги в пустое пространство. Она хотела посмотреть, куда идет Амелия, но не могла поднять голову. Тут она снова услышала стон Регины.

– Все хорошо, дорогая. Амелия нам теперь поможет. – Она произносила слова, но с ее губ не сорвалось ни звука. Трава ласкала ее щеку, солнце припекало затылок. Мэгги хотела сесть, но когда пошевелила головой, весь мир вокруг вдруг закружился, превращая траву, деревья и солнце в ошеломляющий калейдоскоп оранжево-золотисто-черного цвета. А когда все вокруг стало черным, она погрузилась в эту тьму, в холодную пучину и больше не чувствовала ни ветра, ни травы, ни солнца.

* * *