В ожидании счастья

С этого момента они стали мамой и дочкой. Регина как хвостик следовала за ней, пока Мэгги возилась по хозяйству, забиралась к ней на колени, когда она садилась передохнуть, и каждый вечер желала ей спокойной ночи, осыпая поцелуями. Мэгги понимала, что Регина, совсем еще маленькая, уже забыла свою настоящую мать, кроме разве смутного образа, сохранившегося в глубине ее сознания, образа, который таял с каждым днем… С Абигейл все обстояло совсем по-другому: она наблюдала, как Мэгги возится с ее младшей сестрой, и Мэгги читала на ее лице неприязнь. Она сердилась на сестру за то, что та приняла Мэгги, негодовала на их близость, которая с каждым днем становилась все сильнее. Она замыкалась в себе каждый раз, когда Регги называла Мэгги мамой. Абигейл стала молчаливой даже с Сойером, все глубже и глубже погружаясь в свой маленький внутренний мир.

– Я не знаю, что делать. – Мэгги нахмурилась, вспомнив каменное выражение лица своей приемной дочери – слишком злое и несчастное для такой маленькой девочки. – Я пыталась поговорить с ней…

– И?..

– Все равно что разговаривать с кактусом.

– Ну что ж, тебе остается только быть доброй к ней и надеяться, что когда-нибудь она смягчится. – Дотти Мей отпила лимонад и аккуратно поставила стакан. – А что думает Сойер?

– Он уже дошел до того, что начал сердиться на дочь. Он видит, как мы подружились с Региной, и считает, что Абигейл просто упрямится.

– Так и есть, – резонно заметила Дотти Мей. Мэгги подошла к клавесину и машинально провела пальцем по клавишам. Сегодня даже ребенок, росший в ней, вел себя спокойно. Вокруг царила атмосфера мира и спокойствия, которая никак не соответствовала мучившим ее сомнениям. Мысль о том, что она была сама так несчастна в доме тети Виллоны, что кто-то чувствует себя одиноким и заброшенным, не давала ей покоя.

– Абигейл очень чувствительная девочка, – тихо проронила Мэгги. – Она совсем не такая, как Регина, которая любит шумные игры и веселые песенки. Регги никогда не грустит. А Абигейл подбирает придуманные ею самой мелодии на клавесине, любит рисовать, много читает, даже те книги, которые, как мне кажется, трудны для ее понимания. Но все это она делает в одиночестве… Я боюсь, со временем она совершенно отдалится от всех, кто ее окружает.

– В конце концов она – дочь Сойера. – Дотти Мей помогла Мэгги собрать стаканы и кувшин и отнести их на кухню. – Пусть он ею и занимается. Рано или поздно ей придется выбирать, другого пути нет. Очень скоро у тебя появится собственный ребенок, и тебе будет совсем некогда.

Как будто услышав ее слова, ребенок начал биться, и Мэгги улыбнулась:

– У меня такое впечатление, что этот маленький шалун обязательно окажется мальчишкой, который просто вне себя оттого, что его отец отправился в объезд без него! Он непрерывно толкается с тех самых пор, как отъехал фургон с Сойером.

Когда через некоторое время Регина и Абигейл пришли домой, Мэгги представила им Дотти Мей. Регина пришла в восторг от золотистых волос гостьи и от цветка, приколотого к ее сумочке. Малышка тут же забралась к ней на колени и стала копаться в сумочке, рассматривая содержимое. Абигейл же присела на самый краешек стула и едва прислушивалась к тому, о чем говорили. На ее лице застыло унылое выражение. Похоже, ей не понравилась Дотти Мей только потому, что она была подругой Мэгги. Когда Мэгги спросила девочку, не желает ли она сыграть что-нибудь на клавесине для гостьи, та покачала головой.

– Тогда давайте пойдем на кухню и приготовим ужин! Сейчас мы одни в доме и можем готовить наши любимые блюда – все, что захотим. Сегодня на ужин у нас жареная курица и кукурузный хлеб. Я знаю, это любимые кушанья Дотти Мей.

– Я не хочу есть, – пробормотала Абигейл. Когда Мэгги, удивленно подняв брови, посмотрела на нее, она быстро добавила: – Я не совсем хорошо себя чувствую. – Она встала и направилась к лестнице. – Пойду в свою комнату.

– Абигейл, вернись, пожалуйста.

Девочка нехотя остановилась, повернулась и медленно пошла по гостиной. Ее огромные, как блюдца, голубые глаза, вызывающе смотревшие на Мэгги, были чистыми и ясными, худенькое личико имело здоровый цвет.

– Ты не выглядишь больной, – сказала Мэгги.

– Но я больна! Я хочу пойти в свою комнату!

– Ты можешь лечь в постель и немного отдохнуть, пока мы приготовим ужин, но потом ты должна сесть с нами за стол, даже если не хочешь есть. – Желая смягчить строгие слова, она протянула руку, чтобы погладить девочку по щеке, но Абигейл поморщилась, и Мэгги опустила руку.

– Что ж, иди наверх, – вздохнула она. Наблюдая за Эбби, которая поспешила наверх, Мэгги вспомнила другую девочку, проводившую дни и ночи в одиночестве, отгородившуюся от всех на маленькой канзасской ферме… «Неужели тетя Виллона тоже иногда чувствовала себя такой же беспомощной и преисполненной жалости?» – потрясенно подумала Мэгги.

А наверху, спрятавшись в своей комнате, плакала Абигейл. Это несправедливо! Несправедливо, что мама умерла и она заняла ее место. Мэгги ненавидит ее! Но она ненавидит эту чужую женщину еще больше! Лучше бы она умерла!