В ожидании счастья

Она сварила кофе и, подогревая молоко, все думала, почему же ей вдруг стало так легко? Так легко, хоть лети. И, хорошенько поразмыслив, вдруг поняла: она свободна! Свободна и может делать все что угодно и как угодно. Как только все утрясется, она сможет открыть свое кафе или заняться каким-то другим бизнесом. Джон постоянно твердил, что ничего у нее не выйдет, слишком рискованно, но теперь-то его разрешения не требуется. У Бернадин даже сердце замерло от таких мыслей. Тут зазвонил телефон, и она, не раздумывая, сняла трубку.

— Вернулась? — спросила Джинива.

— Ага. Я как раз собралась тебе позвонить.

— Хорошо отдохнула?

— Просто замечательно.

— Отлично. И когда собираешься приехать за детьми?

— Да хоть сейчас.

— Они тут у меня целый день ноют „хотим пиццу", так что я их, пожалуй, свожу. Подождешь нас дома. Ключ не потеряла?

— Нет, мам, он у меня на цепочке со всеми остальными. Я буду минут через тридцать, но у меня мало времени, так что побуду с тобой недолго.

— А теперь что ты надумала?

— Устраиваю завтра распродажу. Всякий хлам из гаража.

— Делать больше нечего?

— Да ладно тебе, мам. Там столько барахла, мы им годами не пользуемся. Надоело.

— Ну, давай. Да, кстати. Я вымыла Онике голову и заплела „колосок", так что неделю можешь не беспокоиться.

— Спасибо, мама. До скорого, — сказала Бернадин и пошла за ключами от машины.

Вернувшись с детьми домой, Бернадин велела им помогать готовиться к завтрашней распродаже.

— Ма, а почему мы устраиваем распродажу? — спросил Джон-младший.

— Потому что папе эти вещи больше не нужны, — ответила Бернадин.

— Даже клюшки для гольфа? — спросила Оника.

— Даже клюшки.

— А теннисные ракетки?

— Тоже неси.

— Мы только папины вещи продаем? — снова спросила Оника.

— Да.

— А зачем?

— Не зачем, а почему, — поправила мама, — потому что он попросил.

— Попросил? — удивился Джон-младший.

— Да. Он сказал, что они ему не нужны, только пыль собирают.

— А деньги кому? — поинтересовался он.

— Нам, — сказала Бернадин.

— Здорово! А папа с нами будет продавать?

— Нет.

— Он в другую командировку уехал? — спросила Оника.

— Можно сказать и так. — Бернадин решила ничего не объяснять. Пока.

В семь утра Бернадин вышла на подъездную аллею. Она вынесла карточный столик и разложила на нем запонки, галстучные булавки и прочие драгоценности. Сняла чехол со старого „форда". Дети достали из погреба больше ста бутылок коллекционных вин, разбив по дороге пять или шесть. Его горные лыжи „Россиниоль", лыжные палки и ботинки от Саломона она положила на землю. Потом выкатила горный велосипед, за который он в свое время выложил восемьсот баксов. Уложила рядом с лыжами гантели и прочий спортивный инвентарь, которым он практически не пользовался. Потом перебрала зимнюю одежду, которая тоже хранилась в гараже, достала его кашемировое пальто, дорогие шерстяные костюмы, которые он не надевал со времен переезда из Филадельфии, и разложила на огромной простыне. И когда решила, что здесь на тротуаре все, что он берег, все, о чем он может пожалеть, она села у столика для карточной игры, закурила и стала ждать.

Люди стали приходить с половины восьмого. Они вели себя так, словно выиграли крупный приз в лотерею. Визжали, пихались, спорили. Кто-то подумал, что она точно свихнулась, особенно когда какой-то парень за старенький, но еще очень ценный „форд" дал ей четыре монеты по двадцать пять центов, а она спокойно протянула ему расписку, и он уехал. В девять часов утра на подъездной аллее остался только карточный столик, за которым она сидела и продавать который она и не собиралась. Ее выручка составила сто шестьдесят восемь долларов. Детям так понравилось, что они захотели и на следующей неделе устроить распродажу. Может, папа захочет что-нибудь еще продать? На что она сказала „нет". При этом лицо ее сияло. Когда дети убрали столик обратно в гараж, она приказала им идти в дом, поделить деньги поровну и положить в свои копилки. Она стояла в старой масляной лужице, оставшейся от „форда". Зато теперь детям будет где поиграть. Вытирая ноги о коврик на пороге гаража, она произнесла вслух:

— Новую жизнь решил начать, поганец? Ну, так посмотри же, каково начинать на пустом месте.

Она нажала кнопку в стене и на этот раз дождалась, чтобы дверь гаража опустилась полностью.

ТОЛСТУХА

Глория почти всю ночь не сомкнула глаз. Последний раз она взглянула на часы в пять утра, а проснулась в десять. Поднявшись в комнату Тарика, убедилась, что он еще не приходил. Затем, поскольку ни Робин, ни Бернадин пока не звонили, решила пойти в церковь, где не была очень давно. К началу службы она опоздала, и ей пришлось сесть на одну из задних скамей. Вскоре она начала клевать носом. Проповедь была скучной, приезжий священник едва ли сам понимал, что говорит. Глории приснилось, что она наконец-то оказалась в церкви. Какая-то незнакомая женщина подтолкнула ее локтем и сообщила, что служба окончилась. По дороге домой Глория решила, что ничего не скажет Тарику о Дэвиде.