В ожидании зимы

– Не рыпайся, старый пердун, – цыкнула девица, обнажив белоснежный оскал. – Сейчас всё узнаешь.

Вскочив на постель и слегка пружиня на ней ногами, она достала из сапога плётку со складной рукояткой. В свёрнутом виде она занимала совсем немного места, а вот в полную свою длину произвела на князя весьма ошеломляющее и не слишком приятное впечатление. Он встревоженно переводил взгляд с пушистого треугольника чёрных волос на плеть и обратно.

– Ты что задумала, окаянная?!

Плётка свистнула в воздухе, но удар пришёлся по подушке совсем рядом с головой князя: чуть правее, и Воронецкий владыка заработал бы второй рубец на лице.

– Твою усталую плоть надо малость взбодрить, – оскалилась Свигнева.

– Э-э! – закричал князь. – Не смей, гадюка! Ударишь меня – шею сверну!

Ледяных искорок в глазах девицы эта угроза не прогнала, пощады её взгляд не обещал. Две белые молнии хлестнули Вранокрыла, и его самолюбие скукожилось в жалкий комочек. Его холеные, сытые бока и откормленное брюшко покрылись полосками от ударов… Впрочем, хлестали его не до крови, а только до покраснения кожи, но и этого было довольно для невообразимого, жгучего унижения, смешанного с яростью. Вранокрыл ругался последними словами, брызгал слюной, брыкался, пытался достать Свигневу ногой и спихнуть на пол, но та с торжествующим хохотком охаживала его плетью снова и снова.

– Так, так тебе, хряк ты жирный! – добавляла она к телесному оскорблению ещё и словесное. – Ну вот, оживаешь мало-помалу! Еле шевелился, а теперь гляди-ка, как задёргался!

Её гибкий стан лоснился, высокая грудь с вызывающе вздёрнутыми сосками покачивалась при каждом взмахе плетью… Вранокрыл ненавидел каждую упругую ямочку на её полнокровном, здоровом теле, словно созданном для соблазнения и плотских утех; будь это в его власти, он в кровь исполосовал бы толстым пастушьим кнутом эти круто изогнутые, виляющие бёдра и округлый, подтянутый задок, а потом подвесил бы эту дрянь за руки, чтоб они с хрустом вывернулись из плечевых суставов…

– Сука… шлюха… ненавижу, – рычал он. – Удавил бы тебя, гадина!

– Да, да, княже, я такая сука, каких ещё поискать надо! – смеялась та, а плётка со свистом оставляла на коже князя новые и новые полоски.

Каждый удар поднимал воображение Вранокрыла на дыбы, и он представлял себе изощрённейшие пытки, коим он непременно подверг бы Свигневу за все эти издевательства и оскорбления его княжеской особы. Он мысленно вливал ей в горло кипящее масло, сдирал кожу, варил в кипятке, потрошил заживо… И с каждой новой картинкой этих кровавых расправ в паху у него всё сильнее разгорался похотливый огонь.

– О, а вот и зверь проснулся! – хохотнула Свигнева, а князь залился пунцовой краской, увидев свой уд, бесстыдно торчавший в железном стояке.

Дочка владычицы взобралась на князя задом наперёд, показав ему упругие ягодицы, и уселась Вранокрылу на лицо.

– Ты что творишь, зараза?! Это что за… – придушенно вскричал тот, но тут же охнул, ощутив руки девицы, которые, видимо, рассчитывали выжать из него намного больше, чем пару капель.

– Работай языком, старый хрыч, а то откушу тебе твой отросток – назад не пришьёшь! – рыкнула Свигнева.

Вранокрыл испил чашу унижения до дна. Нутро негодовало: «Что ты, мужчина, позволяешь бабёнке с тобой вытворять?» – но вскоре внутренний голос заткнулся. Руки и рот Свигневы знали своё дело и вили из него верёвки, заставляя делать то, что ему даже не пришло бы в голову делать для ублажения женщины: он привык только сам получать желаемое, а до таких способов не снисходил. Впрочем, трудного в этом ничего не было, и он глотал этот странный, извращённый напиток, в котором смешались издевательство и блаженство. Каждый глоток жестоко всверливался ему в кишки, насмехался над ним, обнажал его постыдные слабости и выявлял пороки. Как будто в него вколачивали его же собственный член.

И ему нравилось. До крика, до судорог, до взрыва сознания.

– Ох… етить твою через плетень… – вырвалось у него, когда черноволосая мучительница освободила его из плена своих чресл и отвязала от столбов. – Дрянная девка, что ты творишь-то, а? Кто ж тебя замуж возьмёт, развратница?

Грудь Свигневы ходила ходуном от глубокого и удовлетворённого дыхания. Совсем не усталая, а лишь запыхавшаяся после этих упражнений, она весело плюхнулась на постель рядом с князем.

– Что значит – кто возьмёт? Я сама возьму сколько угодно мужей – столько, сколько пожелаю, и они ещё будут драться за возможность стать моими! Это Навь, дядя! – Свигнева со смехом щёлкнула Вранокрылу по носу. – Здесь у нас иные обычаи, чем у вас!

– Какой я тебе дядя? – проворчал князь, неприятно поражённый. – Ишь, племянница выискалась… Это как же так можно – чтобы у бабы было много мужей?