В память о тебе

Одна за другой на кончиках длинных ресниц Веры застывали малюсенькие черные капельки. Теперь глаза казались широко распахнутыми, и это придавало ее лицу выражение детской невинности. Верина красота поражала Нину. Ее удивляло, что в детстве она не замечала, насколько та красива.

У взрослой Нины Ревской не было близких подруг, и с появлением Веры ей пришлось вернуться к забытому чувству духовной близости со своей ровесницей. Последние недели ознаменовались для нее постепенным привыканием не только к новым, недавно возникшим отношениям, которые подразумевает женская дружба, но и к самой Вере, повзрослевшей и очень изменившейся за годы их разлуки.

Сегодня вечером, правда, червь зависти грыз ее сердце. Если бы Вера не приехала из Ленинграда, Нине достались бы обе партии, а не только Одилии. «Не завидуй», — сказала она себе, подшивая носки пуантов толстой розовой ниткой, так они прослужат дольше. Сегодня вечером понадобится вся их прочность: партия Одилии полна сложных пируэтов. А еще ей надо собраться и думать не о судьбе бедной Одетты, а вжиться в образ решительной Одилии, которую ее отец фон Ротбарт привел к столь печальному концу.

Доведя свои ресницы до совершенства, Вера задула свечу, вытерла емкость, в которой готовила тушь, и спрятала ее в туалетный столик. Вообще-то, согласно правилам, зажигать свечи в гримерных было запрещено. В конце Вера поставила по маленькой красной точке недалеко от уголков глаз.

Как многого они достигли, думала Нина, с того июньского дня, когда не имели ни малейшего представления, что такое батман. Образы прошлого вдруг нахлынули на нее.

— Как ты тогда боялась! — против воли вырвалось у Нины.

Вера удивленно посмотрела на подругу.

— Я говорю о вступительном экзамене в училище.

Верин взгляд стал отрешенным, словно она мало что помнила о том времени.

— Для меня это был… трудный день. Как раз тогда забрали моих родителей.

Ее голос предательски дрогнул. Нину обеспокоила такая реакция. Неужели подруга до сих пор не может отойти от случившегося? В конце концов, нет, похоже, человека, которого так или иначе не коснулось бы это. Из трех ведущих балерин Большого театра две — Семенова [24]и Лепешинская — пережили арест мужей. Муж Семеновой был расстрелян. В прошлом году, например, за одной из девушек прямо в гримерную зашел человек в форме сотрудника госбезопасности и больше ее никто не видел. Через пару дней ее имя исчезло из всех документов. А окружающие вели себя так, словно ее никогда здесь и не было.

И родной Нинин дядя где-то в ГУЛаге [25]. Конечно, она понимала, что боль подруги несопоставима с ее собственной. Вере еще повезло. Она запросто могла попасть в подконтрольный НКВД детдом для детей врагов народа или в колонию для малолетних преступников. А если бы она была постарше, то дело могло закончиться даже расстрелом. Наверняка на Веру заведено дело. Даже разговаривать об аресте родителей — большая смелость. Полины, конечно, сейчас в гримерке нет, но все же… Нина прекрасно понимала, что, откровенничая, Вера тем самым проявляет абсолютное доверие к ней. Никто в Большом театре, вероятно, не знает о Вериной «неблагонадежности»… Или все-таки знают, но не придают большого значения? Семенова, к примеру, несмотря на все свои заявления, остается женой врага народа. Или, возможно, Верины родители, кем бы они ни были, не совершили ничего особо опасного? Или при жизни они были недостаточно известными, влиятельными людьми, чтобы соответствующие органы интересовались судьбой их дочери?

Нина посмотрела на стоявшую на туалетном столике фотографию Вериных родителей. Такие молодые, скромные, незаметные…

«Что такого страшного они могли совершить?»

Впервые за много лет она задумалась над этим вопросом.

— Ты узнавала… — тихо начала Нина и запнулась, не уверенная, стоит ли продолжать. — Что твои родители…

У нее не хватило решимости продолжить.

Вера моргнула, словно стараясь отогнать неприятные воспоминания.

— Что они совершили? — очень тихим, спокойным голосом спросила она. — Несколько лет назад старушка, проживавшая с нами в одной коммуналке, рассказала мне, что случилось. Чекисты пришли арестовывать наших соседей, но их не было дома. Тогда они арестовали моих родителей. — Она вздрогнула.

— Но ведь это ошибка! — в ужасе воскликнула Нина. — Как такое могло случиться?

Она вспомнила, как мама часто повторяла: «Если бы только товарищ Сталин знал…».

Вера, впрочем, не выглядела разгневанной, лишь печальной. Нина ее понимала: со времени ареста ее родителей прошло столько лет, и их уже наверняка нет в живых. Вполне возможно, ее подруге уже официально сообщили об их смерти. Какая ужасная ошибка! Не говоря уже о том, что это пятно на Вериной репутации до конца жизни!

— Ты не пробовала реабилитировать их посмертно? — краснея от неловкости, высказала вслух свою мысль Нина.

Но Вера, казалось, не слышала ее.

— Каждый раз, садясь в поезд или проезжая мост, я задаю себе один и тот же вопрос: «Не мои ли родители клали эти железнодорожные пути? Не они ли строили эту дорогу?»