Читаем «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972) полностью

Из книг здесь произвел сенсацию переведенный с английского рассказ тибетского ламы Лобсанга Рампы — «Третий глаз» — даже этнографы из «Musee de l’Homme»[196] им увлекаются.

Prix Nobel, данный Camus, встретили довольно кисло, все таки Camus не столь уж замечателен и под сильным влиянием Dostoevsky — «La Peste»[197], например.

Вторая сенсация — книги Del Medico о том, что все ученые ошиблись, сочтя «рукописи Мертвого Моря» библиотекой ессеев, преддверием христианства. На самом деле — это был просто genizah, склад рукописей, подлежащих по еврейскому закону уничтожению — те рукописи, в которых были имена Божии — негодные к употреблению или еретические — нельзя было уничтожать обычным способом, их относили в пустыню, куда-нибудь около кладбища, в пещеры, и клали в сосудах — в которых и были найдены «рукописи Мертвого Моря».

И<рина> Н<иколаевна> и я шлем Вам наш привет.

Ваш Ю. Терапиано


37


8. I.58


Дорогой Владимир Федорович,

Ирина Николаевна и я поздравляем Вашу супругу и Вас с Новым годом и Рождеством Христовым, шлем наилучшие пожелания.

Поздравление, правда, опоздало — по моей вине: хотел заодно послать Вам вырезку из «Русской мысли»[198], которую получил только вчера, так что приношу соответствующие извинения.

Муж[199] покойной Рахили Самойловны (Ирины Яссен) хочет, в память ее, продолжать «Рифму». Он приедет в Париж в конце мая, тогда «Рифма» будет переорганизована и начнет действовать.

Т. к. Ваша и Моршена книги были уже намечены к изданию, постараемся с них и начать…

То, что Вы сейчас отошли от стихов, — понятно: и экзамены, и переезд, и текущая работа, но, мне кажется, многие поэты проходят через долгий срок (иногда) «отказа от писания»… и кажется, что «это навсегда», что «уже никогда больше…».

Я вот (занятый статьями — еженедельно) — с 1954 г. не написал ни одной строчки, но все же еще не ставлю креста на стихах.

Против некоторых мест поэмы я возражал, но одна вещь никоим образом не может являться каким-то приговором.

Мне кажется, вообще трудно решать, «мое или не мое дело», т. к. нельзя знать, когда «придет» и что «напишется» — м<ожет> быть, завтра!

Но для «Рифмы», как мы решили, — будут «Гурилевские романсы»?

Роман Пастернака здесь пока имеется только в итальянской версии, т<ак> ч<то> приходится ждать, говорят, скоро выйдет и по-французски, и по-английски. Но то, что пересказал о нем во «France Soir» Neuvecelle (сын Вяч. Иванова[200], который был этой осенью в Москве и познакомился, на даче под Москвой, с Пастернаком), мне не очень понравилось.

Адамович обещал дать мне «Ленинградский альманах» (стихотворный) со стихами Ахматовой, якобы плохими — и хорошими Алигер — увидим. А пока то, что можно здесь достать, — «не очень» (например, сборник «1955 г.»).

Зато удивила меня книга Н.Ф. Жирова (судя по стилю — ученый, геолог) об Атлантиде[201]. — В С<оветской> России — Атлантида, да еще и «была» (на основании новейших океанографических и геологических данных)! Вот бы удивился Мережковский, которого все бранили в 30-м году за его «Атлантиду»[202]. Получил книгу Биска[203] — переводы из Рильке — знаете ли Вы «его и ее» (книгу)?

Видел позавчера Зайцева, вид у него измученный, больной (хотя Вера Алексеевна, его жена, теперь поправляется после удара) — смерть Ремизова его «потрясла» (тем, вероятно, что З<айцев> сейчас — последний из ушедшего почти совсем «старшего поколения»). А о Ремизове сейчас, как всегда, начали говорить как о большом писателе (гл<авным> образом французы), а раньше: Бунин, Тэффи. Алланов. Зайцев, Ремизов и Пантелеймонов…[204] — Шмелев, конечно (забыл!) — сакральная формула нашей прессы.

Читали ли Вы в № 8 «О<пытов>» статью Ульянова[205] о Чаадаеве? Ответить собирается Адамович[206].

Прочел (во время гриппа) шмелевское «Лето Господне» — быт, еда, старая Москва — описано хорошо, и люди живые, но очень уже даже и для моего поколения отдаленные.

Крепко жму руку.

Ваш Ю. Терапиано


38


18. II.58


Дорогой Владимир Федорович,

Муж Яссен будет здесь в мае — тогда выяснится, как будет действовать в дальнейшем «Рифма» и кто будет ею заведовать, т. к. Маковский стал очень стар и ему уже не по силам ездить в типографию и т. п.

Посылаю Вам вырезку статьи о «У Золотых ворот»[207], где есть опять о Вас, и, в доказательство, что мнения всегда бывают разные, отзыв из «Р<усской> м<ысли>»[208] о переводах Ел<изаветы> Броунинг Цетлиным и Астровым.

А о Рильке — после моей статьи[209] о книге Биска переводчики начали мне посылать переводы Рильке и других иностранных поэтов «на оценку», т<ак> что уж и не рад, что дал им повод к такой щедрости!

В Париже были две интересных выставки: 1) «рисунков Сахары» (доисторическая живопись на скалах в Хоггаре, копии, сделанные учеными и художниками) и 2) выставка картин 30-летнего художника Buffet (смесь «новой манеры» со «старой»), замечательного экспрессией, динамикой и сочетанием красок («La vie de Jeanne d’Arc»).

В русском же литературном Париже событий нет, да и боюсь вспоминать о них, т. к. «события» теперешние = похоронам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
Андрей Белый. Между мифом и судьбой
Андрей Белый. Между мифом и судьбой

В своей новой книге, посвященной мифотворчеству Андрея Белого, Моника Спивак исследует его автобиографические практики и стратегии, начиная с первого выступления на литературной сцене и заканчивая отчаянными попытками сохранить при советской власти жизнь, лицо и место в литературе. Автор показывает Белого в своих духовных взлетах и мелких слабостях, как великого писателя и вместе с тем как смешного, часто нелепого человека, как символиста, антропософа и мистика, как лидера кружка аргонавтов, идеолога альманаха «Скифы» и разработчика концепции журнала «Записки мечтателей».Особое внимание в монографии уделено взаимоотношениям писателя с современниками, как творческим (В. Я. Брюсов, К. А. Бальмонт и др.), так и личным (Иванов-Разумник, П. П. Перцов, Э. К. Метнер), а также конструированию посмертного образа Андрея Белого в произведениях М. И. Цветаевой и О. Э. Мандельштама. Моника Спивак вписывает творчество Белого в литературный и общественно-политический контекст, подробно анализирует основные мифологемы и язык московских символистов начала 1900‐х, а также представляет новый взгляд на историю последнего символистского издательства «Алконост» (1918–1923), в работе которого Белый принимал активное участие.Моника Спивак — доктор филологических наук, заведующая отделом «Литературное наследие» Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН, заведующая Мемориальной квартирой Андрея Белого (филиал Государственного музея им. А. С. Пушкина).

Моника Львовна Спивак

Литературоведение