«…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)

23/IV — прения по этому докладу, т. к. в первый раз времени не хватило. 9 апреля я читаю доклад «О зарубежной поэзии 1920–1960 гг.»[271], а во втором отделении поэты читают свои стихи (давно не было такого коллективного выступления).

Говорить буду о поэзии, о ее путях и задачах, а не о поэтах, иначе потребовалось бы для доклада часов 20.

Буду ждать автографа «Гурилевских».

Как Моршен? Пишет ли? И что? Я очень огорчен, что И. Елагин (58 книга «Н<ового> ж<урнала>»[272]) впал в плохую маяковщину — а человек он талантливый. Что это — недостаток вкуса?

Шлю Вам сердечный привет — мой и Ирины Николаевны.

Ваш Ю. Терапиано

Послала ли Вам Софья Юльевна «Поражение» К<орвин>-Пиотровского? Прилагаю письмо И.В. О<доевцевой>.

51

15. IV.60

Дорогой Владимир Федорович,

Вчера появилась в «Р<усской> м<ысли>» статья о Ваших «Гурилевских» (и о книге Корвин-Пиотровского)[273].

Ирина Владимировна посылает ее Вам, поэтому я не буду вкладывать вырезку.

Почему университет (т. е. его славянский отдел) не подпишется на «Р<усскую> мысль»? Если не ошибаюсь, так сделал Иваск.

Посылать же отдельные статьи — канитель, к тому же трудно будет и Вам пересылать их обратно.

Мне понравилась Ваша статья в «Воздушных путях»[274], А<дамович> на нее напал, по обыкновению, слишком придирчиво

[275]: ведь Вы же и не собирались дать исчерпывающий обзор, это ведь скорее «в общих чертах», как иллюстрация вообще стихов и прозаиков.

Здесь тоже от всех слышал хорошие отзывы о «Г<урилевских> р<омансах>».

Елагин же в последнем выпуске «Н<ового> ж<урнала>» занялся такой маяковщиной, что я его ругнул[276]. И тут вот уж, действительно, не думал не гадал, доставил торжество Лифтону[277].

Я совершенно его не знаю, но принципиально даю мягкие отзывы обо всех начинающих в первый раз, он вот и попал в эту «точку». Жаль, если он неправильно воспримет отзыв и слишком задерет нос: лучше бы учился и работал, тогда и из него может получиться толк. Но с другой стороны, как ни наивна его реакция, здесь можно и растрогаться: «вот, все-таки…»

Если же у Лифтона есть еще и материальные возможности, то он мог бы со временем что-либо сделать для литературы. Издать, например, хороший альманах или помочь кому-нибудь, например Ирине Владимировне.

Живя в одном доме, вижу ее каждый день и поневоле в курсе всех ее дел. Она все время болеет, ей нужно было бы съездить в горы или на юг, а для этого тех поступлений, которые она имеет (после смерти Иванова некоторые меценаты «освободили» себя, как водится), на это не хватит.

Хотя я (по желанию Водова) и секретарь Комитета по перенесению тела Г. И<ванова>[278], но мое мнение: лучше бы помогли живой О<доевцевой>,чем возились бы с мертвым. Я написал намеком об этом епископу Иоанну[279], — м. б., благодаря своим связям, он сможет что-нибудь для нее сделать?

Кроме того, и моральная обстановка, в которой оказалась И<рина> В<ладимировна> после смерти мужа, в литературной среде оставляет желать многого. Перед Ивановым «кое-кто» пресмыкался — не столько потому, что действительно любил его стихи, но потому, что боялся его. (Иванов был знаменит своими «убийственными» статьями о тех, на кого гневался). Теперь же эти господа стараются показать И<рине> В<ладимировне>, что они «вовсе уж так не почитали Г. И<ванова>».

Статья Рафальского[280] — один из таких примеров, кроме того, Р<афальский> рассчитывал вызвать меня на полемику и тем самым обратить на себя внимание и был очень разочарован, что его выступление «повисло в воздухе».

И<рина> В<ладимировна> показала мне Ваше письмо: Вы — тем более что Вы совсем не из «парижан» (обычное обвинение «парижан»: они, мол, все один за другого по личным соображениям) — ответили как раз то, что нужно было сказать по этому поводу.

Смоленский, как я слышал, еще не говорит, но ему вставили серебряную трубку (как в свое время о. С. Булгакову, который мог кое-как после этого говорить). С<моленский> еще в клинике — под «наблюдением». Зайцев, думаю, именно потому и объявил его «первым», чтобы обратить на него внимание публики. Сбор для Смоленского прошел очень хорошо; впрочем, в стихах Зайцев не очень разбирается, думает, что единственным критерием для суждения о стихах является: «нравится — не нравится», и печатает в «Р<усской> м<ысли»> Бог знает каких поэтов. Но Вы правы, что у нас развелось слишком много «величайших» и что «действительно лучших лягают» — и затирают.

Свечникова (молодой человек неопрятного вида, не без таланта) я знал в начале 20-х годов. Он вскоре вернулся в Сов<етскую> Россию.

Нельдихен[281] же (писавший комические, важно-глупые стихи: «О женщины, полуаршинные куклы с мягкими губами…»), — петербуржец, я знаю только по рассказам.