Читаем «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972) полностью

«Вашу книгу» — «Музу Диаспоры»? — Неужели же Тарасова Вам ее не прислала? Впрочем, «Посев» очень плохо распространяет и здесь; был свидетелем, как спрашивали «Музу», а ее в «Доме книги» не оказалось, продали все, что было, а нового — не прислали от «Посева».

Рад буду встретиться с Вами в 1964 г.[373], «е. б. ж.»[374], как писал Толстой в старости.

И<рина> Н<иколаевна> и я шлем сердечный привет Вашей супруге и Вам.

Ваш Ю. Терапиано


71


<декабрь 1962 г.>[375]


Дорогой Владимир Федорович,

Поздравляю Вас с Новым годом и Р<ождеством> Х<ристовым> и желаю всего самого доброго Вам и Вашей семье.

У нас была забастовка почты, поэтому все вверх дном и горы писем.

Пишу на карточке, но не хочу откладывать поздравления. Очень люблю Моршена, потому что совсем не знаю его и не состою с ним в переписке. Даже Рафальский не может говорить о «петухе и кукушке»! И никакой потомственный псевдоним не скажет: «как о своих пишет!» С Хлебниковым меня попутал Ходасевич, у него неясно сказано. Рад, что Ваша книга дошла до России.

Дукельского, в сущности, я видел и слушал (он все время читал нам свои стихи) в течение часа — это все знакомство. А о «передаче» — ведь это в шутку я сказал, неужели же Д<укельский> принял это всерьез?

Желаю Вам всего доброго.

Ваш Ю. Терапиано

А в 70 № «Н<ового> ж<урнала>» у М<оршена> очень хорошее стихотворение[376].


72


22. VI.64


Дорогой Владимир Федорович,

С удовольствием встречусь с Вами — наконец познакомимся «реально».

Известите меня, пожалуйста, когда приедете в Париж[377], письмом, т. к. «pneu»[378]

в Gagny не ходят. Лучше всего в первый раз мне приехать к Вам в отель, т. к. мы не знаем друг друга в лицо.

Итак, до встречи.

Передайте, пожалуйста, мой привет Вашей супруге.

Ваш Ю. Терапиано


73


8. II.65


Дорогой Владимир Федорович,

Не имея от Вас известий после нашей парижской встречи[379], я, признаться, спрашивал себя: что могло быть не так? Почему после вполне дружественных бесед — полное молчание?

Правда, я сам должен был бы раньше написать Вам. Но припадок, случившийся на улице в день встречи с Вами, превратился в затяжное осложнение моей хронической болезни желчных путей (подходящая и необходимая болезнь для критика!), и я вожусь с ним по сей день. Только недавно мой врач нашел как будто бы правильный метод лечения.

А болезнь и загруженность работой в «Р<усской> м<ысли»> сводила на нет мои эпистолярные позывы.

Статья «В защиту Ходасевича» появилась в 1929 году, помнится[380]. Вырезка у меня до сих пор сохранилась, но на ней нет обозначения даты. Если найдете, не откажите тогда сообщить точную дату, т. к. я хочу в одной статье

[381] сделать ссылку на Г. Иванова.

Вскоре выйдет небольшой сборник стихов Ирины Владимировны «Одиночество»[382] в одном американском издательстве, а затем — мой[383]. У меня («Паруса»), в сущности, не сборник, а брошюра: это стихи, написанные с августа 63 по август 64, в «Избранные стихотворения»[384] не попавшие, всего 32 страницы.

Спрашивается, зачем издавать такую тетрадку?

Но раз предложили издать, то, конечно, глупо было бы не воспользоваться. А о «Избранных стихах» получил известие, что в Москве их кое-кто прочел и кое-кто кое-что скопировал… — Какой эзоповский «штиль»! Это меня порадовало.

В общем, как говорили мне в «Объединенных писателях» и в «Доме книги», почти вся «Рифма» и почти все другие сборники стихов ушли «туда». Там есть интерес к стихам зарубежных поэтов, их провезти легче, и крамольного в них мало.

«Пипифакс»’ом здесь, в Париже называют туалетную бумагу. Кто пустил в обращение это слово — французы или русские — не знаю, хотя это и не так важно. Маяковский воспользовался им в своих стихах «Парижанка».

Жаль, что домашние заботы отнимают надежду видеть Лидию Ивановну и Вас этим летом в Париже.

Может быть, еще все и устроится, и Вы снова получите возможность посетить Европу?

Шлю мой дружеский привет Лидии Ивановне и Вам.

Ваш Ю. Терапиано


74


13. III.65

Дорогой Владимир Федорович,

Отвечаю на Ваши вопросы.

Pipifax пишется с «х».

Антонин Петрович Ладинский (1896–1961) скончался в Москве 4 июня 61 г.

О Новелле Матвеевой[385] я ничего не знаю.

Адрес Злобина — знаю старый, т. к. очень давно его не видел и не знаю, где он сейчас и что с ним.

Zlobine, 30, Rue Hamelin, Paris 16е.

Только что получил Ваше письмо от 10 марта: Ирине Владимировне все передал.

Адреса Райса не знаю[386], я его никогда не вижу и вообще не симпатизирую его пониманию литературы.

Ирина Владимировна Вам напишет. Она дает свое согласие. Она совсем не была обижена, а просто сама находилась в «неписательном» состоянии для переписки.

Тут главное — «На берегах Невы».

Она пишет, переделывает, дополняет, а нужно бывать в «Р<усской> мысли» каждую среду, т. е. времени как раз только на «берега» и хватает.

Теофиль Готье говорит о «броне гиппопотама» как о необходимом оружии поэта и вообще всякого пишущего. Нужно воспитывать в себе нечувствительность ко всяким внешним событиям, иначе жить нельзя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
Андрей Белый. Между мифом и судьбой
Андрей Белый. Между мифом и судьбой

В своей новой книге, посвященной мифотворчеству Андрея Белого, Моника Спивак исследует его автобиографические практики и стратегии, начиная с первого выступления на литературной сцене и заканчивая отчаянными попытками сохранить при советской власти жизнь, лицо и место в литературе. Автор показывает Белого в своих духовных взлетах и мелких слабостях, как великого писателя и вместе с тем как смешного, часто нелепого человека, как символиста, антропософа и мистика, как лидера кружка аргонавтов, идеолога альманаха «Скифы» и разработчика концепции журнала «Записки мечтателей».Особое внимание в монографии уделено взаимоотношениям писателя с современниками, как творческим (В. Я. Брюсов, К. А. Бальмонт и др.), так и личным (Иванов-Разумник, П. П. Перцов, Э. К. Метнер), а также конструированию посмертного образа Андрея Белого в произведениях М. И. Цветаевой и О. Э. Мандельштама. Моника Спивак вписывает творчество Белого в литературный и общественно-политический контекст, подробно анализирует основные мифологемы и язык московских символистов начала 1900‐х, а также представляет новый взгляд на историю последнего символистского издательства «Алконост» (1918–1923), в работе которого Белый принимал активное участие.Моника Спивак — доктор филологических наук, заведующая отделом «Литературное наследие» Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН, заведующая Мемориальной квартирой Андрея Белого (филиал Государственного музея им. А. С. Пушкина).

Моника Львовна Спивак

Литературоведение