В Питер вернутся не все

Н-да... К каким, однако, странным пробуждениям приводит кинопьянка, жестокая и беспощадная...

«Боже, как болит голова! Зачем я только остался еще и шампанское пить? Нехорошо шипучку с коньяком мешать... И Марьяна... Я ведь пару раз к красотке в Питере подъезжал – и никакого отклика... Видать, она решила напоследок, на прощанье... Больше ведь вряд ли мы с ней увидимся. А может, тоже вчера здорово набралась, раз сама ко мне явилась... Теперь девицу вон из пушки не разбудишь – даже убийство проспала... И я-то хорош: не люблю ведь одноразовые связи, но тут не устоял... Нет, чтобы сказать со смехом: знаешь ли, моя дорогая, я безнадежно женат... А меня понесло по накатанному: конечно, заходи, Марьяночка, не помешаешь! О да, заходи! Только тебя и ждал! Тьфу, противно вспомнить... С другой стороны, какой дурак от восемнадцатилетней красотки-актриски откажется? Тем более если тебя к ней, чего уж греха таить, тянет? Что ж, будем надеться, что Митрофанова ничего о моем приключении не узнает. Да и откуда ей узнать?»

От неловкости – чужая девушка в его кровати – Полуянова аж передернуло.

– Марья! – гаркнул он, прерывая собственные рефлексии. – Подъем! – Наклонился и потряс девушку за обнаженные плечи.

– Ааа... – замычала актриска. – Что такое?

– Давай, вставай!

– Господи, зачем? – пробормотала она, пытаясь вырваться из Диминых рук и еще глубже зарыться в подушки.

– Прокопенко убили.

– Что за шутки у тебя, Полуянов, дурацкие... – простонала девушка.

– Это не шутки, – холодно проговорил журналист. – Повторяю по слогам: Про-ко-пен-ко у-бит. Лежит в луже крови в своем собственном купе.

Тут Марьяна, наконец, пробудилась: резко подскочила на полке, прикрывая невеликую грудь простыней.

– Правда убили? Как – убили?

– Как-как... Ножом зарезали. Все, быстро одевайся.

Сам Дима принялся натягивать рубашку.

«Господи, ну что же так голова-то болит?!»

* * *

А ведь еще вчера вечером на Московском вокзале Питера среди избранных киношников царило радостное оживление. Было чему радоваться. Белые ночи благоприятствовали съемкам. Солнце исправно светило с пяти утра до двенадцати ночи. Ни разу не побрызгал дождь. И несмотря на то, что каждый день случались десятки разнообразных неурядиц, грозящих сорвать съемочный процесс, режиссер-постановщик разруливал их железной рукой. В итоге ни на день не выбились из графика. Питерскую натуру отсняли в запланированные сроки.

Теперь, после кратковременного отдыха в столице, группа должна была отправиться снимать натуру на юг, но вторая экспедиция планировалась короткой, всего на несколько съемочных дней. В нее уже не ехали ни юная старлетка Марьяна, ни народная артистка Царева, ни Дима Полуянов (для журналиста кино закончилось), ни даже исполнитель главной мужской роли Кряжин.

В суперкомфортном вагоне «Северного экспресса» вместе с Вадимом Дмитриевичем Прокопенко следовало семь человек. Каждому – по отдельному купе, и только главный оператор Старообрядцев делил жизненное пространство с линейным продюсером Елисеем Ковтуном. Ради интереса Дима глянул в Интернете, сколько стоит билет в подобный мягкий вагон класса люкс – с туалетом и душем в каждом купе, с телевизором, ди-ви-ди-плеером и неограниченным ресторанным питанием. Выходило: по двенадцать тысяч рубчиков с носа. «Барство дикое! – вздохнул про себя Полуянов. – Теперь понятно, почему у нас сериалы такими бедненькими кажутся: все бюджеты на поездки первым классом уходят».

Впрочем, сами киношники свои привилегии принимали как должное и в вагон люкс входили со скептической даже ухмылкой. Уж на что журналистика – профессия выпендрежная (Полуянов знал о сем далеко не понаслышке), однако даже газетчикам оказалось в смысле понтов далеко до тружеников синематографа. Те вообще держали себя царями Вселенной! Журналист еще на площадке подметил: любой самый задрипанный осветитель выступал с такой миной, словно он только что «Золотую пальмовую ветвь» получил или, на худой конец, завтра-послезавтра получит. А уж главный режиссер вообще мнил себя громокипящим Зевесом, по малейшему мановению пальца коего окружающие должны простираться ниц.

В желтых красках питерского заката Прокопенко с тем же барственным видом – и, разумеется, первым! – взошел вчера вечером в вагон. Вторым сунулся было седой главный оператор Старообрядцев, но режиссер на него молча оскалился, и старик мигом потерял лицо, меленько засуетился... А ведь ему по штату положено быть на картине фигурой номер два, непосредственно рядом с постановщиком. Еще с советских времен в кино считалось, что эти двое, режиссер и главный оператор, – суть высшая каста. Они даже обедали, по традиции, во время съемок за отдельным, от прочих товарищей, столиком – чтобы иметь возможность в тишине и тайне обсудить съемочный процесс. И хоть отношения между Прокопенко и Старообрядцевым явно не складывались, что Дима видел невооруженным глазом, кардинально ломать традицию режиссер все-таки не стал. И потому пожаловал оператору место в своем вагоне.