В Питере НЕжить

– Ага. Древних может одолеть только проклятое оружие, созданное специально против них и перед боем напитываемое кровью, ядами и прочими отнюдь не благостными вещами. Именно поэтому, кстати, с ними не сражаются сами ангелы: крылатым нельзя касаться тьмы, даже для благого дела.

Рыбкин посмотрел на меч, маслянисто блестящий в свете солнечных лучей, и убрал его в ножны, лежавшие на кровати. Раздался лёгкий стеклянный звон.

– Если честно, для меня ночь на двадцать восьмое апреля – это самый тяжёлый день в году, – признался Феликс. – Угомон… правда очень сильный, и всякий раз мне кажется, что не я доживу до рассвета. Впрочем, пока что мне благоволила удача. – Он улыбнулся. – Думаю, и в этот раз все будет хорошо. Главное – прийти на бой подготовленным, полным сил и во всеоружии. Поэтому в ближайшее время не вздумай на меня чихать, если подхватишь инфекцию, или что-то такое: мне потребуется каждая капелька моего здоровья.

Я пообещал быть осторожным.

За день до битвы с Угомоном Феликс отправился на одно небольшое дело – нужно было проверить какого-то шумного, досаждающего людям духа, жившего в мусоропроводе старого дома. А вернулся Рыбкин посреди ночи, залитый кровью настолько, что я сам чуть не упал в обморок, когда, проснувшись из-за шума в коридоре, вышел из комнаты и увидел, как он, закрыв дверь и прижавшись к ней спиной, медленно оседает и на лаковой деревянной обшивке остаётся широкая красная полоса.

– Что с тобой?! – Я заметался по квартире, не зная, что хватать первым: аптечку или телефон.

Золотой рыбке можно вызвать «Скорую», или это плохая идея?..

– Дух… Оказался… Не один… – пробормотал Феликс, закрывая глаза. – Я скоро очухаюсь, просто не трогай меня, Женя.

Наутро – до пробуждения Угомона оставалось тринадцать часов – Феликс и впрямь проснулся немного более бодрым. Ключевое слово – немного.

Одна его рука висела на перевязи, костяшки другой были сбиты в кровь, в вороте футболки виднелись бинты, перетягивающие раны на груди – и всё равно на ткани то и дело проступали красноватые пятна. Щёку рассекал длинный глубокий порез, а хромал Рыбкин так сильно, что было больно смотреть.

– Пипец, – резюмировал он, даже не пытаясь хорохориться. Впервые я слышал, как Феликс ругается. – Вот уж не повезло так не повезло.

– И что теперь? – Я бросил взволнованный взгляд на часы. – Тебя может заменить или поддержать кто-то из других стражей? Или всё-таки ангелы помогут? Или магия – тебя может вылечить магия, Рыбкин?

– Не от этих ран. – Феликс покачал головой и тотчас поморщился: судя по всему, даже это движение приносило ему боль. – Придётся выйти против Угомона так. Обычно я бьюсь против него в тёмных очках – это позволяет не допустить той ситуации, когда он ловит мой взгляд. Но в этот раз пойду без очков. И когда окажусь у него во рту – проткну его мечом изнутри, на это сил мне должно хватить. Он, конечно, успеет меня прожевать… но я после этого, по идее, должен переродиться. – Феликс посмотрел на золотую рыбку, как раз «выплывшую» из-под рукава его футболки.

– По идее

?.. – протянул я. – То есть это не точно?

– Понятия не имею, в каком состоянии должно быть моё тело, чтобы запасная жизнь сработала. – Феликс попробовал как можно беззаботнее пожать плечами. – Я же пока ни разу не умирал. Будем надеяться на лучшее.

Мы помолчали. Сквозь открытое окно было слышно, как беззаботно смеются какие-то девушки, фотографирующиеся на Фонарном мосту: «Сделай, пожалуйста, кадры во всех форматах! И следи за тем, чтобы горизонт был ровный, хорошо?»

Я вскочил и возбужденно заходил по кухне.

– Что такое? – Рыбкин заинтересовался моей нервозностью.

– А этих тварей нельзя просто стравить? Чтобы они сами убили друг друга? Ну или почти убили, а Стражам осталось бы просто закончить дело с помощью проклятого оружия?

– Я уже думал об этом, – кивнул Феликс. – В теории Древних было бы легко столкнуть лбами, так как у них высок инстинкт защиты своей территории от чужаков. Да вот беда: не попрутся они в чужой район. Мы с коллегами проверяли, ведь это действительно было бы проще всего.

– А что, если одну из тварей… загипнотизировать? – помедлив, протянул я. – Позвать её так, что она не сможет сопротивляться?

– А как, по-твоему, это можно сделать? – Рыбкин с интересом наклонил голову.

Я облизнул губы, прежде чем поведать то, о чём никому не рассказывал за все полгода после случившегося. И во что сам поначалу не верил, считая, что у меня просто поехала крыша от переизбытка репетиций.

– Ты правильно догадался, что на моём последнем фортепианном концерте случилось нечто мистическое, – наконец сказал я. – Именно поэтому я временно оставил карьеру: мне просто стало страшно. На том концерте я впервые играл не чужую музыку, а свою. Я давно пробовал себя в роли композитора, и вот наконец мне разрешили… или, вернее, я сам решился представить свои произведения на суд публики. Это было волнующе и прекрасно – в первые двадцать минут…

Я вздохнул, закрывая глаза и вспоминая тот день.