В плену у мертвецов

«Я уже на Бутырку не попаду, – сказал я. – Я уже тут сижу, в Лефортово. И маловероятно, что они меня из своих лап в Бутырку выпустят, чекисты. Очень маловероятно».

На этом его первая атака на меня кончилась. Он стал размещать свои немногочисленные пожитки в голой хате № 24. Голой, потому что у меня никаких ещё вещей не было. Меня бросили в хату прямо с самолёта, привезли, взяв на лётном поле, в гнусном «стакане», это одноместный такой железный ящик внутри автомобиля «Газель». В другом ящике находился где-то мой подельник Сергей Аксёнов. Нас доставили авиарейсом из Барнаула как высоких государственных преступников. «Газель» въехала во двор Лефортовской крепости, и я вошёл. Самое противное, что именно так легли карты судьбы: вечером, 6 апреля, накануне ареста я обнаружил в избушке на столе затрёпанную книгу Алексея Толстого «Пётр I», и пока радостные ребята готовили маралье мясо, я успел прочесть сцену смерти Франца Лефорта и его похорон. Бля. А до этого, в сентябре 2000 года, в той же избушке, я брезгливо перелистал гороскоп Рыбы родившейся в 1943 году и узнал из него, что самый тяжёлый и опасный год моей жизни будет 58-й год. Вот так.

Лёха разделся до пояса. У него был каменный торс коротконогого Минотавра, спина изъедена пятнами прыщей и пятнами послепрыщевого состояния. Этакие тёмные кружки величиной с однокопеечную монету покрывали его спину. Лишь некоторые пламенели. Он покрутился передо мной и подпрыгнул, стараясь увидеть себя в жалкое тюремное зеркальце, глубоко вделанное в стену на высоте, превышающей возможности его ног.

«Как у меня мускулатура, не стыдно будет выйти на волю?»

«Мощная. Как у Минотавра, – сказал я. – Стыдно не будет. А ты что, уже судился?»

«Нет, дело на доследование отсылали. Меня сюда с Бутырки перевели. У меня в деле есть подельник, эренешник, бывший полковник ГРУ, Николай Николаевич. А все дела, связанные с такими людьми, расследует ФСБ. Ты с эренешниками знаком, не знаешь такого?»

«Не знаю. Он тоже в Лефортово сидит, твой подельник?»

«На Матроске. Там такая же эфесбешная тюрьма внутри есть, четвёрка. Там наш Коля Коля сидит».

«За что Вас, если не секрет, всех?»

«Какой секрет, нас даже по „Времечку“ пидор Новожёнов показывал, наркобаронами назвал, мы торговлю наркотиками контролировали. У нас дополнительно ещё два мента по делу проходят. Мы отслеживали продавцов, вламывались к ним и облагали каждого данью, столько-то граммов в месяц, или бабками дань взымали. Мы и африканцев пасли, негров». Он осклабился. «С ними хорошо дело иметь, они всех боятся, платят не торгуясь, сколько скажешь… Да, тяжело тебе придётся в тюремном мире с неграми из твоей книги…»

«Статья у меня достойная. 222-я, часть третья…» – возразил я. Тогда мне ещё предъявляли обвинение только по одной статье.

«Статья значения не имеет. Если менты захотят тебя сломать, они твою книжонку в кормушку как бы невзначай опустят, и пиздец тебе, старый…»

«Сам старый, – сказал я, – смотри лысеть начал».

«Мне двадцать восемь. Из них восемь за решёткой провёл. Вторая ходка. Облысеешь тут».

«А первую за что ходил?»

«Квартирная кража». Его плоская кабанья физия оживилась. Круглые глазки сентиментально заморгали. «Я вначале с пацанами начинал. Малолетка был. У приятеля ключи от квартиры спиздили, сделали копию. Пришли, когда родители его в Польшу уехали, с сумками и баулами, и барахла набрали тонны. Один кожаный плащ, помню, был, навороченный весь, за неимоверные бабки ушёл. Так мы этого богатенького приятеля пригласили, коньяка купили, шампанского. То, что он за свои бабки гулял, он никогда не догадался». Лёха выглядел очень довольным, между тем похваляясь явно подлым поступком. Я, конечно, тюремных законов ещё не знал, но догадывался, что подлость она и в Африке таковой остаётся. Не может быть, чтобы по воровским законам поощрялось ограбление квартиры товарища.

Мы стали жить. В тюрьме ты не выбираешь. Кого посадят тебе в сокамерники, с тем и живёшь. У него с собой было с полбатона сухой колбасы, сыр какой-то и яблоки. Как я теперь вычисляю, ему выдали продукты с ларька, на проведение операции, казённые. Потому что днём раньше мне завезли дачку, под 30 кг, одного чая пять огромных кульков. Чтобы Лёха не выглядел обездоленным сирым стукачом, каковым он на самом деле был, его и снабдили. Никогда впоследствии ему не приходили никакие продукты. «А что здесь у нас! – восклицал он, заглядывая в мои кульки, – А тут что?!» В первую дачку, я помню, мне закинули несколько сортов колбасы. Я с ним широко делился всем.