В подполье можно встретить только крыс

На Казань наш поезд не пошел. Прибыл в Куйбышев. Там меня выгрузили. Надо было ждать другого поезда. И тюрьму почему-то не повезли. Поместили в КПЗ областного управления милиции. Очень светлая и чистая камера, но вместо кроватей сплошные во всю камеру полати. Мы прибыли после обеда, но меня накормили простым, но сытым обедом из одного блюда (густой вермишелевый суп с мясом). После обеда пришел начальник милиции и извинился за то, что они не могут меня кормить три раза, т.к. в КПЗ одноразовое питание. Я извинения не принял, сказал: "Меня Ваши порядки не касаются. Мне положено 3-х разовое питание". Часа через полтора прибыл начальник областного КГБ. Он извинился за то, что поместили в КПЗ. В тюрьме у них нет подходящей больничной камеры. "Здесь комната хорошая. Неудобство - одноразовое питание, но этот вопрос мы разрешим. Вот мой адъютант. Он будет доставлять Вам завтрак, обед и ужин".

Должен отдать должное: в мае 1970 г. в столовой Куйбышевского КГБ был отличный повар. Питание мне поставлялось разнообразное и вкусное. Особенно хороша была жареная картошка. Но даже макаронно-вермишельные блюда, которые я всю жизнь терпеть не мог, здесь так готовили, что я все съедал с величайшим удовольствием и пальчики облизывал. Четверо суток в Куйбышеве были санаторными. По поведению начальства, ГБешного и милицейского, заключаю, что отношении меня есть какие-то указания сверху.

На четвертые сутки поздним вечером тронулись дальше. Без труда определил идем на Москву. Малышев "темнит", всю дорогу уверял, что едем в Казань. Куда же мы? Вероятно, жене удалось переадресовать меня на Ленинград. Ну что ж, это лучше. В Москве поместили в Бутырки. И здесь прожили четверо суток. На пятые повезли. Куда же?

Ага. Белорусский вокзал. Значит Черняховск. Но это же дальше Казани. После узнал. Жена просила Петра Михайловича в Ленинград, но он сказал: "Не могу. Определение суда - Казань. Вообще-то не принято, чтобы суд указывал куда, но коль указал, никто отменить не может". Но вот кто-то более важный, чем суд, направил в Черняховск.

О днях моего пребывания в Москве, в Бутырках, жена знала. Снова предупредили неизвестные друзья. Из тех, коим известно, когда и где я нахожусь. Жена попросила дать свидание. Сначала сделали удивленное лицо: "Откуда вы взяли, что он в Москве?" Но когда поняли, что она знает, пообещали, но начали тянуть. И тянули, пока и не отправили в Черняховск. И вот я в пути. Едем в главный город Восточной Пруссии Инстербург (ныне Черняховск). В нем имелась прекрасная каторжная тюрьма. Немцев выселили, тюрьма осталась. У нас своих мало. Приспособили к делу и эту. Получалась из каторжной тюрьмы прекрасная специальная психиатрическая больница. В нее я и прибыл 28 мая 1970 года. Снова началась моя жизнь в царстве КГБизованных психиатров.

И вот сижу я над чистым листом бумаги, а мысли мои в том времени. Прошло больше года, как я в заключении. Год в подвалах КГБ. Тюрьма, как тюрьма обычный советский пыточный застенок. Но вот теперь я у врат "больницы" психиатрической, специальной - и на меня заполняют историю болезни. Здесь меня "лечили" 40 месяцев , а затем на 9 месяцев послали "долечиваться" в обычную психиатричку, правда, в специальное отделение - для "принудчиков", т.е. направленных судебным определением на принудительное лечение.

Что же я могу рассказать об этих 49 месяцах.

По поводу специальных психиатрических больниц я уже однажды выступал, незадолго до своего последнего (Ташкентского) ареста.

Когда осенью 1968 года надо мной навис этот арест, я решил: надо готовиться. И готовиться именно к психиатричке. Почему именно к ней? Да потому, что законов я не нарушал и судить меня с точки зрения закона не за что. Но для властей я стал персона "нон грата".

Я слишком открыто и безбоязненно разоблачал правительственные ложь и произвол, и тем подавал опасный для властей пример. Надо было припугнуть моих возможных последователей и закрыть рот мне самому. Я должен был понять это и предупредить общественность о надвигаю щейся расправе, раскрыть ее сущность. Именно с этой целью я написал коротенькую записку друзьям о вероятности моего ареста и очерк "О специальных психиатрических больницах ("Дурдомах"). Очерк пустил в "Самиздат". Наталья Горбаневская включила этот очерк в свою книгу "Полдень", а оттуда он перекочевал в сборник "Казнимые сумасшествием" и таким образом приобрел широкую известность.

В своем очерке я писал: "Идея психиатрических специальных больниц сама по себе ничего плохого не содержит, но в нашем специфическом осуществлении этой идеи, нет ничего более преступного, более античеловеческого".