В подполье можно встретить только крыс

Мне хотелось знать именно - почему мы "Черногорци". На этот счет дядя смог высказать лишь предположение, ничего достоверного. Он говорил: "Може тому що наш рид мав дуже чорне волосся. Твий дид, наприклад, був ще чорнишый, чим твий батько. А може наш пращур був дийсным черногорцем. Наш батько росказував, що його дид осив в степу, вийшовши з Запорижжя. В Запорижжя ж йшли Вильнолюбиви люди з усёго свиту. А в Запорожьи був звычай давати прызвище залэжно вид того звидки прибув козак - з Басарабийи - Басараб, з Сэрбийи - Сэрб и т. д. То коли б наш пращур прибув з Чорногорийи, йому й имья - Чорногорэц.

Поступив в школу, я был на вершине счастья. Появилось занятие, которое я любил. Появились сотоварищи по школе. Прежде всего, брат моей матери Алеша Алексей Семенович Беляк и его друзья - Илька Лапа, Сашка Хулапа, Денис Патяка. Но счастье в одиночку не ходит. Пришло и большое горе. Ушла из дому мачеха. Не выдержала таки. Ушла в том, в чем была одета. Даже бабушку это подрубило. Она притихла и, видимо, ждала ее возвращения. Она говорила: - Никуда не денется. Придет, все ее вещи здесь. - Но мачеха не пришла. Где она? Как дальше шла и как закончилась ее жизнь, мне неизвестно.

Когда она только что ушла, я часто плакал втихомолку, вспоминая о ней. О, как она тогда нужна была мне. Я часто вспоминал ее слова в ту памятную ночь: "Пэтра жалко, пропадэ вин серед них". И я, вспоминая школьные свои беды, шептал: "Мамо, мамо, дэ ж ты!" А дела в школе у меня были совсем плохи. В силу того, что рос я одиночкой, друзей в классе у меня не было. Да и сходиться с ребятами я не мог. Был очень застенчив. А застенчивость могла казаться отчужденностью. Выглядел я, отчевидно, букой. Вместе с тем в моей внешности наверняка было нечто смешное, т. к. я был рыжий, яркорыжий, можно сказать красный, а лицо почти сплошь покрыто веснушками. Ребята в классе все были старше меня - не менее, чем на год-два, а некоторые на три-четыре года. К тому же я был не по возрасту маленьким и слабосильным. Ну, а дети, как известно, склонны к тому, чтобы поиздеваться над теми, кто слабее, особенно если у них есть какие-то смешные черты.

И меня начали дразнить. Звали рыжий.

Я понял, что реагировать на дразнилку невыгодно. Дразнят еще больше. Решил делать вид, что не обращаю внимания. Помогло. Один за другим стали отставать от меня. Но всегда находятся более настырные. Они как шавки, которые продолжают тявкать, когда уже все собаки данной улицы отстали от тебя. Так было и в школе со мной. Я еле держался, демонстрируя свое безразличие. Вот-вот сорвусь в слезы или в драку. И вот сорвался. Все уже по одному отстали от меня и только один продолжал кричать, обегая к моему лицу, если я отворачивался. Он как бы чувствовал, как мне тяжело держаться и кричал: "А ну, заплачь, "Мартын", заплачь!" И я не выдержал. Схватил его за руку и приблизив свое лицо к его лицу, выдавил из себя: "А ну замовчь!"

- А то що?

- Побачим!

- Март... - Удар в зубы прервал дразнилку. Он отпрянул. Из разбитых губ текла кровь. Но я уже сорвался. Злоба за многодневную травлю вырвалась наружу, и я уже не мог остановиться. Парень был выше меня, здоровее и старше на два-три года, но за мной была инициатива и злоба. И я, не выпуская его правой руки из своей левой, продолжал бить тычком в лицо. Затем, дав подножку, опрокинул на пол и оседлав его, продолжал избивать. Злоба была так сильна и неудержима, что одновременно с избиением я сам ревел белугой. В этом озлоблении я не заметил как подошел учитель. Он сдернул меня с паренька: "Хорош, нечего сказать! Ты для этого просился в школу! Выгоню!" Как кипятком обожгло - "выгонит". И я, задрожав еще больше, едва пробубнил: "Та я ж його не чипав. Я ж його просив щоб не дразнився!"

- Оба в класс! На колени! - произнес Афанасий Иванович и удалился.

Но после уроков меня ожидали большие неприятности. Компания Вани, с которым я сразился днем, перехватила меня при выходе со школьного двора и избила страшно, жестоко. Кто-то видимо сжалился надо мной и сообщил учителю. Афанасий Иванович выбежал в одной нижней рубашке. Нападающие разбежались. Меня он забрал к себе. Ольга Ивановна обмыла раны, прижгла йодом и перевязала их.

- За что это тебя так? - спросил Афанасий Иванович.

- Не знаю.

- А кто?

- Нэ пизнав никого!

- Так як же ты не признав? Ты ж уже мисяц в класи.

- Так то були не з нашего класу.

- То ти, брат, брэшеш. Бо я узнав. Вси з твого класу.

- А я никого не впизнав.

- Ну брэши, брэши. Я всэ ривно всих знаю.