В погоне за призраком, или Испанское наследство

– Сэр Джексон, мне бы не хотелось прослыть неблагодарным, поэтому хочу выразить вам свою запоздалую, но от этого вовсе не померкнувшую благодарность за вашу заботу о моей персоне, которую вы столь изящно проявили, прислав мне к балу восхитительный костюм.

Губернатор вздрогнул и с нескрываемым удивлением воззрился на Уильяма.

– Помилуйте, сэр Уильям, я вовсе не присылал вам никакого костюма!

– Как? – в свою очередь поразился Уильям. – А кто же тогда...

– Да кто бы ни прислал, он сделал это вовремя, – как всегда довольно бесцеремонно, вмешался сэр Фрэнсис. – Предлагаю выпить за успех нашего путешествия!

Он высоко поднял стеклянный бокал, и окружающим ничего не оставалось, как последовать его примеру.

«Кажется, наш мальчик заговаривается», – подумал банкир, оглядывая Харта, который и вправду выглядел несколько взволнованным.

Ужин продолжился.

Леди Мэри Джексон то и дела бросала на сэра Фрэнсиса убийственные взоры, испуская при этом такие могучие вздохи, словно у нее вместо легких были кузнечные мехи, а сэр Фрэнсис, орудуя вилкой как клинком, улыбался столь коварно и обольстительно, что щеки бедной супруги губернатора под конец ужина стали багровыми, как предзакатное небо.

Ни Абрабанель, ни губернатор так и не высказали никаких комментариев относительно драгоценного груза и предстоящего плавания, словно их вообще не волновало ни то ни другое. Уильяму показалось это немного странным, но долго думать об этом он не мог и не хотел – его мыслями все больше завладевала предстоящая разлука. Ему сделалось настолько грустно, что он едва не разрыдался за столом.

Печаль не оставляла его и на следующее утро, когда его разбудили по поручению Абрабанеля и отвезли в порт. В последнюю минуту, выезжая за ворота губернаторской резиденции, Уильям обернулся и увидел в окне хрупкую девичью фигурку – Элейна махала ему вслед платком. Уильям вскочил в безотчетном порыве, но тут повозка дернулась, кони понеслись вскачь, Уильям упал на сиденье, едва не прикусив язык, и на этом прощание закончилось. Давид Абрабанель сделал вид, будто ничего не заметил.

В порту их дожидался одетый по-дорожному Кроуфорд. Жил он давно не в доме губернатора, а где-то в городе. Уильям подозревал, что его новый друг имеет здесь квартиру[29]

или любовницу, но провожать Кроуфорда никто не пришел.

Абрабанель и Кроуфорд раскланялись – вежливо, но сухо. Лодка с гребцами уже была наготове. Торговец на секунду привлек к себе юношу и приобнял его за плечи. Уильяму пришлось для этого согнуться, но Абрабанель тут же отстранился и, отступив на шаг, махнул рукой, сверкнув бриллиантом.

– Ну, да поможет тебе Всевышний! – сказал он, насупившись. – Все, что нужно, я тебе передал, с капитаном все обговорил, осталось только доставить товар до места. Счастливого пути! Ступай!

И он снова махнул рукой, будто сердясь на Уильяма. Тот вздохнул и полез в лодку, где его, расположившись на банке[30] со своим дорожным сундуком, уже дожидался Кроуфорд. Гребцы взмахнули веслами.

На полпути к стоящему на рейде судну Уильям обернулся – повозка с Абрабанелем уже скрылась в толпе. Свежий бриз подул Уильяму в лицо. Он невольно улыбнулся. Ему еще было грустно, но новое путешествие не могло оставить его совсем равнодушным. Ему только восемнадцать, а он уже второй раз пересекает Атлантику, и уже не в качестве простого пассажира, а самого настоящего поверенного самой Вест-Индской компании!

Молодость всегда найдет чем утешиться.

На корабле тоже все пошло как нельзя лучше. Капитан Ивлин был с Уильямом подчеркнуто почтителен и, кажется, признавал в нем если не равного себе, то, по крайней мере, человека, заслуживающего всяческого уважения. И каюту Уильям получил замечательную – никак не сравнить с той клетушкой, в которой он проделал путь из Европы. Из юношеского эгоизма Уильям не поинтересовался, как устроился Кроуфорд, – а может быть, он был уверен, что такой человек, как Кроуфорд, всегда сумеет устроиться наилучшим образом. В первые часы плавания Уильяма больше волновали отношения с капитаном, с которым он намеревался сблизиться. Уильям полагал, что отныне будет часто выходить в море и просто обязан водить дружбу с капитанами.

Однако Ивлин охладил его надежды, предельно корректно, но непреклонно отвергнув самую возможность дружбы между ним и юношей без сложившейся репутации. Этот разговор произошел на видном месте подле нактоуза и заставил Уильяма пережить несколько весьма неприятных мгновений.

– Убедительно прошу вас, сэр, не так часто появляться около капитанского мостика и возле компаса! Признаться, до посторонних разговоров я не большой охотник. Не в обиду будь сказано, но между командиром корабля и тем, кто этот корабль ведет, то есть капитаном, то есть мной, – есть небольшая разница. Мое дело – вести судно нужным курсом и отвечать за экипаж, ваше – отвечать за торговую кампанию и иметь хоть какое-то представление о том, куда и зачем вы плывете. В старое время капитан отвечал за все – и за судно, и за груз, и за команду. Теперь все по-другому – ну и пусть, значит, будет так!