В погоне за солнцем (СИ)

Она, не поднимая на него глаз, присела в глубоком реверансе. Он склонился в поклоне. Изящество и безупречность, весна и зима.

Эрелайн подал ей руку — такую же холодную, как его взгляд. Мгновение поколебавшись, она вложила в его ладонь свою, чувствую, как ее обнимает уже не кружево митенок, а кружево инея…

Вторая рука лорда легла на ее талию. Не грубо, не нежно — сдержанно и безразлично. И от его удивительно тонких, но сильных пальцев, расползается жестокий и злой холод.

…Оркестр — невидимый, укрытый на бельэтаже — взял первую волнующую ноту, разбив наваждение. Иришь глубо вдохнула, делая вид, что не замечает предательской дрожи. Закрыла глаза, отгораживаясь, укрываясь от тяжелого взгляда Эрелайна сотнями обнаженных ресниц-лезвий, — и вместо бальной залы Круга Фаэ перед ней восстал из эфирных струн и мелодий ее класс танцев.

Матушка у фортепиано, перед ней, рука об руку — брат. Младший из двух. Роальд не выносит танцев.

…И когда вновь взвились скрипки и альты, когда тонкая мелодия фортепиано всколыхнула заколотые волосы, взметнула подол платья и влилась во вздымающуюся грудь, она была уже не здесь — и танцевала не с ним. А по сладко шепчущему, отзывающемуся на каждый шаг, паркету кружилась не зимняя безжалостная стужа — весенний вихрь.

Музыка для этого танца — вовсе не гулкое завывание труб, не тонкие вскрики струнных, а звонкая песня капели, веселый щебет птиц и тихое цветение первых, робких еще цветов. Арфа и флейта, свет и жизнь, радость и тепло. Созидание, воплощение, возрождение и вечный круговорот против смерти и тьмы, воя волчьих стай и злого лунного света…

Это был ее танец, только ее. Не танец даже — всплеск чувств, заключенный в одно мгновение.

…Музыка стихла, кажется, почти сразу — и почти никогда. Иришь замерла в изящном па, плавно выпрямилась и приняла благодарность за танец: тихое разлившееся в воздухе молчание. Восхищение, уважение, признание… Ее признание.

Иришь сделала шаг назад, к лестнице. Окинула гостей полускрытым в ресницах взглядом — загадочным, непонятным — и присела в реверансе, благодаря за внимание.

…И, развернувшись на носках, едва не столкнулась с оказавшейся неожиданно близко матушкой.

— Дивный танец! — мурлыкнула она, жеманно и сладко щуря янтарные глаза. — Как, впрочем, и всегда. Надо думать, это не заслуга твоего партнера?

— Танец — это искусство, — ледяным тоном отчеканила Иришь. — Как художник рисует палитрами и кистью, так я сплетаю из своей страсти кружево танца. Ты права. Заслуги нет. Никакой, — и, не меняя голоса, чтобы мать не заметила проскользнувших заинтересованных ноток, спросила — впервые за все время: — Как тебе мой будущий супруг?

— Сдержанный, безразличный, холодный, бесстрастный, — скучающим тоном перечислила Айори, передернув плечами. — Или, скорее, пытающийся казаться таковым. Ничего примечательного.

Иришь замерла, напряженно стиснув пальцы.

— А взгляд? Ты видела его взгляд?

— Видела. Тяжелый и темный, очень темный. Но и только.

«Не лжет, — подумала Иришь, стараясь не выказать охватившего ее удивления, — и неожиданно все поняла.

Мать смотрела, но не видела, замечая только то, что ожидала увидеть. А Иришь пытливо, мучительно, терзая саму себя, вглядывалась в бесконечное море, в тьму, плещущуюся на дне его глаз — и тонула в ней.

«Она никогда не поймет. Никогда».

Как Иришь никогда не перестанет вглядываться в бездну…

— Пойдем! — неожиданно сказала Айори, взяв ее за руку. — Думаю, сейчас самое подходящее время для разговора.

— Чьего разговора? — нахмурилась Иришь, упершись.

— Вашего! — нетерпеливо подстегнула она, потянув упирающуюся Иришь за собой. — Я хотела, чтобы вы переговорили еще на приеме, но тогда тебе нездоровилось, и времени совсем не осталось. Ну же! Уже почти полночь!

— Какие разговоры на балу? — упрямилась Иришь, чувствуя, как тонкие мамины пальцы впиваются в ее запястье, врезаясь в белый атлас кожи, оставляя на нем темные цветы синяков… — Шум, голоса, музыка…

— Для этого вокруг разбит парк. Идем! — не терпящим возражения голосом оборвала ее леди-правительница.

* * *

Эрелайн пытался отыскать среди пенного кружев, шелеста шелка и роскошного блеска парчи зелено-золотое и черное платье, но тщетно: ни Висении, ни Сэйны не было видно.

«Я же говорил держаться рядом со мной!» — скрипнул зубами Эрелайн.

Да. Рядом и «держась незаметно». Изумительно противоречивые приказы! Нет, вокруг вьется так много девушек, что Сэйне ничего не стоило среди них затеряться…

«Не стоило бы, — с мрачным удовольствием повторил он. — Если бы она надела не такое заметное платье!»

Злость поднималась в груди. Было решительно нечего делать… вернее, как раз-таки было, что, но не здесь! До момента, когда он в праве будет покинуть зал, не оскорбив никого своим ранним уходом, оставалось не меньше получаса, и все, что он мог сейчас — ждать, высматривая затерявшихся среди всплесков кружев и искристых брызг смеха гостей.