В погоне за солнцем (СИ)

Гнев, злость, отчаянье — все спряталось за лживым равнодушием. Лицо Иришь казалось прекрасной застывшей маской, безупречной и неживой. Улыбка не касалась ее губ, черты не искажались ни тревогой, ни радостью, а в глазах, потемневших от слез, невозможно было услышать отголоски чувств.

Маска, не лицо. Неживая лживая маска. Чересчур идеальная, слишком совершенная, чтобы быть живой.

Ей вдруг стало жутко, и она опустила ресницы, разрывая нить странного и страшного взгляда с той, кто смотрит на нее из зеркала.

Зашелестели юбки, скрипнул паркет под чьими-то шагами. Тяжелый, удушающе-сладкий аромат духов сжал виски, золотистый локон мазнул по плечу, и ее ласково обняли за плечи.

От прикосновения матери Иришь болезненно выпрямилась, точно натянутая до звона струна.

— Поверить не могу, что настал этот день, — улыбнулась ей Айори из зеркала. Золотой взгляд, золотые серьги, золотые кольца, золотая корона в золотых волосах, золотое шитье на пенно-золотом платье… Цвет не янтаря, не солнца, а золота.

Золото… Изменчивый кровавый металл, неверный и лживый. В этом вся она — ослепительная и обманчивая, ведущая за собой во тьму, в бездну.

— Я тоже.

— Ну же, душа моя! Улыбнись! — улыбка — не золотая, а карминно-алая — коснулась ее губ, пальцы ободряюще огладили плечи, а сама она прислонилась к стулу, склонившись к дочери: — Ты будешь самой прекрасной, а этот день — твоим! Все поклоны, восторги, вся музыка — твоя и в твою честь! Это ли не чудесно?

Дрожь брезгливости и злости пробежала по рукам. Губы Иришь дрогнули, и она попыталась улыбнуться:

— Чудесно, мама. Я ужасно рада.

И ведь верно! Действительно — ужасно.

Айори выпрямилась. Отошла на шаг, окидывая ее взглядом… и Иришь увидела то, что заставило ее похолодеть. Увидела самое чудовищное, самое невозможное, что только можно увидеть — и чего бы лучше бы никогда не видела и не знала!

Иришь увидела в ее глазах любовь.

Любовь! Все, что Айори делает и когда-либо делала, сделано не для себя — для них! Все ее лицемерие, вся эта игра масок и лживость только для того, чтобы сделать их счастливыми!

Только что она, слышащая только себя, может знать о счастье других?

Леди-правительница бесконечно ласково погладила Иришь по плечам, улыбнулась и сказала:

— Все будет прекрасно, душа моя. О таком мы не могли и мечтать! Я обещаю.

Напоследок сжав ее плечи, Айори развернулась — и, всплеснув золотистым подолом платья, покинула будуар.

Иришь не сводила взгляда с ее отражения, исчезающего в зеркальной дали. И, не удержавшись, обернулась — сама не зная, зачем.

— Леди-леди! — защебетали испуганные фрейлины, о которых она уже успела позабыть. — Не шевелитесь! Не делайте таких порывистых движений! Будьте осмотрительны! Ваша прическа, Ваше платье!..

Внезапное раздражение, усиленное не проходящей мигренью и коротким разговором с матерью, захлестнуло ее с головой. Пальцы сжались уже не нервно и отчаянно, а в попытке сдержать переполняющий гнев.

— Прочь, — негромко сказала Иришь, прикрыв глаза. Молоточки мигрени уже ударяли в виски, заставляя ее морщиться и прикусывать губу в надежде заглушить одну боль другой.

— Прочь! — рявкнула она, громче и злее, когда фрейлины даже не шелохнулись. — Немедленно! Я не ясно выражаюсь?

Ставший жестоким и злым голос заставил фрейлин занервничать и засомневаться, но не исполнить приказ.

— Нам велено… — нерешительно начала одна из девушек — та, что занималась ее прической, с серебреными ножницами — но, встретившись с уже не мглисто-туманным, а ледяным до прозрачности и ясности северных вод взглядом, осеклась. И, почтительно склонив голову, молча покинула будуар.

Иришь с ненавистью взглянула на свое отражение. Из зеркала на нее смотрела не она сама, а кто-то другой. Хотелось сорвать с себя платье, растрепать кудри, вырвав из сложной прически все шпильки и гребни, смыть белила…

Хотелось, но нельзя. Потому что с Айори бессмысленно воевать. Она ослеплена своей любовью и пойдет на все, на любую жестокость, только бы добиться для них счастья. Даже против их воли.

Иришь коснулась зеркала, соприкасаясь кончиками пальцев с той, кто смотрела на нее оттуда

«Бессмысленно воевать…»

Пальцы медленно заскользили вниз, не размыкая странного прикосновения.

Да, бессмысленно. Сейчас — бессмысленно. Но если она станет женой Эрелайна… больше Айори не сможет ей приказывать. И Иришь получит свободу.

«Свободу»!.. Какую свободу! Что за насмешка?!

Ногти скрежетнули по зеркалу, бессильно и отчаянно, и Иришь отдернула руку.

Даже если она не ошиблась в Эрелайне, и он действительно из тех, кто может дать ей свободу, какой от нее прок, когда тьма завладеет им без остатка?! Когда он сам станет тьмой?

И когда ночь, выплеснувшаяся ясным полднем, захлестнет Драконьи Когти, обрекая на забвение все, до чего сможет дотянуться?