Даже после того, как американцы поняли, что против них противник осуществляет операцию дезинформации, они не могли полностью поверить сделанным выводам. Всегда остается вероятность, что что-то недосмотрено или недоучтено или же еще не известны очень важные обстоятельства той или иной проводимой (проведенной) операции. В этом плане наши усилия — посеять неуверенность в действиях ЦРУ, «связать руки», — проведенные разведкой в конце 80-х годов, следует признать успешными.
Из операций с использованием агентов-двойников для прикрытия ценной агентуры на территории США стоит упомянуть одну, характеризующую проявленные храбрость и профессионализм ее участника. В 1987 году сотрудник американского отдела ВГУ Александр Жомов осуществил оперативный подход к московскому резиденту ЦРУ Джеку Даунингу с предложением о сотрудничестве. В ПГУ знали, что американцы были практически уверены, что мы никогда не рискнем подставлять им сотрудника центрального аппарата КГБ. Поскольку Жомов являлся именно таким человеком, мы верили, что ЦРУ «проглотит наживку». Так оно и оказалось, и вновь испеченный шпион получил у американцев псевдоним «Prologue».
Через Жомова ЦРУ снабжалось дезинформацией об арестах американской агентуры, сделанных нами в течение 1985 года. В каждом таком случае разоблачение агента правдоподобно объяснялось либо случайностью, либо как результат кропотливой аналитической работы Центра. Жомов продолжал водить за нос американцев до июля 1990 года, пока ЦРУ не попыталось тайно переправить его в США для тщательной проверки, в том числе с использованием полиграфа. Естественно, на это руководство КГБ не пошло, и игра была закончена.
Я уже был достаточно опытен, чтобы знать, какие рутинные процедуры ожидают вернувшегося из длительной загранкомандировки офицера ПГУ, и был к этому готов. Жалобы или негативные оценки моей работы были редкими. Мои отчеты отвечали устоявшимся в ПГУ требованиям, и я обычно заранее знал, что меня ожидает на службе. На этот раз все протекало иначе. Я почувствовал это уже в Вашингтоне, когда коллега, менявший меня в качестве нового руководителя линии «КР» резидентуры, не смог ничего сказать о моем новом назначении.
По прибытии в Москву мне пришлось ждать два дня, чтобы меня принял начальник управления «К» ПГУ Анатолий Киреев. Он вроде как также ничего не знал о моем будущем. «Этим вопросом занимается сам Крючков», — был его ответ. Встреча оказалась холодной, но это не могло меня сильно удивить. Не было секретом, что возвращавшихся из командировок офицеров часто ожидал холодный прием, иногда даже подозрение со стороны их коллег — сотрудников центрального аппарата разведки. Я знал, что предстоящее общение с некоторыми из вышестоящего начальства, кто знал о результатах моей работы в Вашингтоне, будет особенно трудным. Оставался также вопрос о моих отношениях с Олегом Калугиным, которые, по моим сведениям, не одобрял Крючков. Я никогда не считал себя защитником Калугина. Но по мере того, как он постепенно лишался симпатий и поддержки высшего круга руководства Комитета, я понимал — независимо от того, справедливо это или нет, — что меня рассматривали как его сторонника. И все же, несмотря на ощущение быстро сужающихся перспектив моего будущего, я не был готов к тому, что меня ожидало впереди.
С учетом опыта моей работы по «главному противнику», мне, естественно, казалось, что он был бы наиболее полезным для работы в контрразведывательных операциях против ЦРУ. Шло время, но никаких новостей не было. А затем мне сказали, чтобы я занялся своими личными проблемами.
Накопившиеся домашние дела и в самом деле требовали моего внимания. Мой сын Алексей женился, и в нашей небольшой квартире стало на одного жильца больше; через некоторое время к нам переехала мама Елены, и с учетом дочери нас стало шестеро. Ситуация диктовала принятие срочных мер по подысканию новой квартиры, которые растянулись на несколько долгих лет. Затем встал вопрос о даче. Перед отъездом в Вашингтон мне выделили участок земли в Подмосковье на территории, отведенной местными властями под застройку для сотрудников ПГУ. Будучи в командировке, я был просто не в состоянии заниматься дачными делами, поскольку это требовало гигантских личных усилий, чтобы купить (или, что правильнее, — «достать») крайне дефицитные строительные материалы. Вернувшись, я с горечью узнал, что пустовавший участок был передан другому сотруднику ПГУ, что вызвало у меня тревожное предчувствие надвигающихся неприятностей, хотя мне вскоре удалось получить для застройки другой участок.