Эти находки раз и навсегда устранили какие бы то ни было сомнения в том, что Татиан действительно составил "гармонию" и что она пользовалась популярностью в древности, но ее оригинальная версия пока что не давалась в руки ученым. Арабская и другие версии вряд ли могли служить полноценной заменой, поскольку их тексты были приспособлены к поздним "официальным" переводам Нового Завета, "Пешитте" и "Вульгате". Большинство жгучих проблем текстологии, возникших в связи с сирийскими Евангелиями, пока оставались неразрешенными.
Перелом наступил, как мы видели, с появлением фрагмента из Дура. По общему признанию, данные, предоставляемые самим этим фрагментом, были прискорбно скудны. Но все же он подарил ученым бесценные откровения и надежды на будущее.
В общем, открытие в Дура следует расценить как драматическое звено в долгой цепи исследований, посвященных загадочному "Диатессарону". Когда Йельская экспедиция вынуждена была прекратить работы в 1937 г. по знакомой причине "недостатка средств", Дура был раскопан только на одну пятую. Поэтому еще велика вероятность того, что это место может принести новые ключи к загадкам прошлого.
Открытие "утерянного" "Диатессарона" является единственным в своем роде не только потому, что поиск велся сразу несколькими путями, включая и полевую, "земляную", археологию, но и потому, что в истории охоты за рукописями оно представляет парадоксальную ситуацию, когда объект, по мнению многих не существовавший вовсе, фактически никогда и не исчезал. Можно сказать, что эпизод с "Диатессароном", пожалуй, более наглядно, чем другие сходные случаи, показывает, насколько относительны такие термины, как "утерянный" или "открытый". Как и во многих сферах человеческой деятельности, в охоте за рукописями также бывают моменты, когда процесс поисков приносит большее удовлетворение, чем достижение цели.
Новые данные о новом завете
Доктрина школы Баура, которая усматривала в ранних книгах христианства сплошное сплетение фальсификаций, относящееся ко II в., — эта доктрина была подорвана… Недавние открытия только подтвердили этот вывод.
Изобилие рукописей Нового Завета само по себе казалось некоторым ученым-библеистам одним из чудес христианства. Как бы то ни было, и по древности и по богатству традиция новозаветных христианских текстов очень выигрывает при сравнении с произведениями классических авторов, многие из которых дошли до нас в одном-единственном списке или в рукописях, отдаленных от времени создания текста более чем на тысячу лет. И число христианских текстов постоянно растет. Если Эразм Роттердамский располагал не более чем восемью греческими кодексами, на которых основал свое издание, а Стефан (Робер Этьен), напечатавший улучшенный греческий вариант "Истинного текста" в 1550 г., пользовался четырнадцатью, то сегодня мы имеем несколько тысяч греческих пергаменов и папирусов различной длины и ценности, не говоря об изобилии переводных "версий" на других языках. Все эти тексты, включающие в себя множество вариантов, так же как и большое число ошибок, восстают против всякого редакторского диктата и произвола. Они взывают к анализу, сравнению и дальнейшему исследованию.
Основным стимулом погони за наиболее ранними библейскими рукописями всегда было стремление вернуть апостольскому слову его первозданную чистоту. В отношении большинства рукописей, воскрешенных в ходе столетней (или около того) истории новозаветных исследований, сомнительно, чтобы они вообще были бы найдены или стали бы достоянием гласности, не будь ученые движимы этим побуждением. Но в длинном ряду новозаветных рукописных открытий есть такое, которое нельзя считать плодом столь же целенаправленных усилий, хотя оно теперь и связано с именем одного из крупнейших палеографов эпохи.