В поисках Бога. Путь к безмятежному покою.

Только искусный художник мог бы запечатлеть на картине этот высший миг в жизни почитателя, когда, сидя перед любящим учителем, он получал посвящение. Папа при этом говорил преданному, как мать говорит своему ребенку, показывая ему первые буквы алфавита: «Не волнуйся, лишь повторяй за Рамдасом», — и Папа произносил каждое слово божественной мантры, заставляя преданного прочитать его трижды после него, а затем просил его повторить ее трижды самому. Когда ученик успешно проходил этот тест, Папа поднимал руки и говорил ему: «Повторяй эту мантру всегда, днем и ночью, не важно, что ты при этом делаешь — сидишь ли, ходишь или путешествуешь, и с тобой все будет хорошо».

«А есть ли какие-то правила, Свамиджи?» — спрашивал преданный.

«Никаких, — уверял его Папа, — не нужно тебе никаких правил, чтобы помнить Бога, а Рамнам и есть способ, чтобы постоянно помнить Его».

Все еще сомневаясь, что такой бесценный дар может полностью ему принадлежать, преданный, желая быть уверенным, снова задавал вопрос: «Могу ли я повторять Рамнам до мытья?»

«И до и после, — улыбаясь до ушей, отвечал Папа. — Как раз это и имел в виду Рамдас, когда говорил, что ты можешь повторять его постоянно. Но воспевая имя Бога, думай и о Его славе, Его величии. Говори себе: “О Господи, Ты — все, я — ничто. Ты высший Создатель, защита Вселенной, Ты все во всем. Ты руководишь всеми моими действиями, Твоя воля господствует надо всем! Твоя воля, о Господи, не моя. Ты — любовь, Ты — свет, Ты — блаженство, Ты — начало и конец. Ты не имеешь начала, так же как и конца”. Говори себе всегда об этой славе Рама, и Рамнам сделает все остальное».

Цитируя одного известного святого, Рамдас замечал: «Рамнам — это столб, по которому ты должен заставить скакать вверх и вниз обезьяну своего эго, пока, не выдохшись окончательно, она не убежит от тебя прочь навсегда».

Потом, показывая на ребенка, играющего на коленях у матери, резвого и веселого, Папа говорил почитателю: «Ты должен быть таким же беспечным и довольным, как этот малыш, совершенно уверенным, что кто-то заботится о тебе и знает, в чем ты нуждаешься. Этот заботливый опекун важнее даже, чем твоя земная мать, поскольку, если ты целиком отдашь себя в руки Бога, Он не только накормит и оденет, но и освободит тебя».

Папа ссылался на свой собственный опыт. «Где, ты думаешь, был бы сейчас Рамдас, если бы не любящая забота этой божественной матери — Рама? В те годы, когда он странствовал как санньясин,

забыв о своем теле и его нуждах, когда он бродил по дремучему лесу, не помышляя о еде, пристанище и других потребностях плоти, кто, кроме Рама, следил за каждым его шагом, кто приходил к нему в том или ином облике, чтобы накормить его, прикрыть его, защитить от явных и скрытых опасностей? Сам Рамдас не заботился о своем теле, он не боялся даже вовсе его лишиться, он так отдавался пению Рамнама, что ничто другое для него не существовало. Какими словами сможет рассказать вам Рамдас о любящей опеке Рама, о тех необычайных и чудесных способах, к которым каждый раз прибегал Рам, заботясь о нем? Ни одна мать не могла бы любить сильнее, чем Он. Великая Его доброта проявлялась в том, что Он заставлял Рамдаса каждую минуту чувствовать Его высочайшее, всеохватывающее присутствие, куда бы Рамдас ни направлял свои шаги, где бы он ни преклонял голову для ночного сна. Разве не хотелось бы и всем ощущать божественное присутствие?» Когда Папа так ставил вопрос, кто мог возразить ему?

Таков образ Папы, нашего возлюбленного гуру, который навсегда запечатлелся в моем сознании и который вдохновляет меня даже после того, как Папа все-таки решил покинуть нас, так же как будет он вдохновлять многих детей Папы в разных частях света. Папа брал на себя заботу о своих детях и их мирских нуждах своими собственными загадочными способами, хотя и приписывал всегда свои дела всемогущему Раму. Любовь Папы к своим детям поистине не знала пределов, ей не было равных. Был один случай, о котором я часто рассказываю, потому что всякий раз, вспоминая его, я переживаю его заново и, как тогда, чувствую, как Возлюбленный Папа прижимает меня к груди и нежно ласкает.

Мое очередное пребывание в ашраме подходило к концу, и я с тяжелым сердцем собирал вещи. Был сезон дождей, и в Рамнагаре дождь лил не переставая. Вечером накануне отъезда Папа спросил меня: «Как ты будешь добираться до станции?» (Я должен был покинуть ашрам

на следующий день в полдень.)

«Я думаю пойти пешком, Папа», — сказал я.

«А у тебя есть зонт?» — спросил Папа.

«Нет, Папа, — ответил я, — это ведь совсем не важно. Я дождусь момента, когда дождь утихнет».

Папа ничего не ответил на это, и я заподозрил, что он уже взял на себя заботу о моих незначительных потребностях. Я предполагал сесть днем на почтовый поезд до Мангалора[111], а оттуда на следующий день ехать автобусом домой.