В поисках деревянного слона. Облики Парижа

В церкви Петра и Павла были похоронены сам Хлодвиг (в 511 г.), его жена Клотильда и Св. Женевьева.

В зданиях бывшего аббатства размещается один из старейших лицеев Парижа — Лицей Генриха Четвёртого, в котором работали в прошлом веке физики Ампер и Араго.

—------

С холма от лицея спускается улица Горы Св. Женевьевы, существующая с XII века. Параллельно ей проходит улица Сен-Жак, по имени которой в дни революции 1789 — 93 г.г. и названа была крайняя фракция партии монтаньяров (якобинцы) — "штаб" их располагался на этой улице.

На улицу Сен-Жак выходит одна из сторон гигантского прямоугольника Сорбонны. Здания университета занимают квадрат между улицами Сорбонны, Кюжас, Сен-Жак и улицей Школ.

Под школами имеются в виду высшие учебные заведения — университет и т. наз. Grandes Ecoles — например, Политехническая или Медицинская школы).

Франсуа Вийон

В средние века по улочкам, подымавшимся на холм, было раскидано немало кабачков и других злачных мест, которые — по крайней мере до середины XVI века — посещались как студентами, так и монахами — монастырские уставы во Франции века с XIV были весьма нестрогими…

Местная легенда помещает на улице Горы Св. Женевьевы кабачок Толстой Марго, воспетый в нескольких балладах его верным посетителем, самым знаменитым из любовников хозяйки и величайшим из французских поэтов Франсуа Вийоном, — по основным профессиям — вечным студентом и разбойником. Кстати, в средние века переулки по обе стороны от аббатства Св. Женевьевы представляли собой наиболее опасные места в городе — далеко не один Вийон тут хозяйничал…

Франсуа де Монкобьер по прозвищу Вийон, воспитанник каноника церкви Св. Бенедикта Гийома Вийона, родился в 1431 г., в том самом году, когда была сожжена Жанна д'Арк, и Столетняя война была в самом разгаре.

Он поступил в Парижский Университет, стал бакалавром искусств, а в 1452 году получил степень магистра искусств в Сорбонне.

Как он жил в эти годы? Косвенно можно представить себе это, перечитывая "Пантагрюэля". Рабле в своем великом романе описал типичный образ жизни сорбонских студентов времени раннего Ренессанса, оставив нам обобщённый образ студента Сорбонны в лице одного из самых своих ярких и противоречивых героев — Панурга. Только Панург не грабил никого и не убивал. А вообще-то похож…

Под Рождество 1446 года Вийон принял участие в ограблении церковной сокровищницы. Один из соучастников донёс на него, и он, написав знаменитое "Ле" (бурлескное завещание), бежал куда-то из Парижа.

Затем след его отыскался в Анжере, где связавшись с шайкой разбойников, он не только жил их жизнью, но и написал несколько баллад на блатном жаргоне.

Затем он снова оказался в Париже. В 1455 г. во время драки из-за женщины Франсуа смертельно ранил своего соперника-священника и бежал из Парижа. Однако, через полгода, помилованный королём, он вернулся в столицу и снова принялся за грабежи в компании прежних приятелей.

В переулках Горы Св. Женевьевы он получил прозвище "Отец-кормилец": едва ли кто умел лучше него стащить копчёный окорок или укатить целую бочку вина (впрочем, с горы по переулкам бочка, надо думать, и сама катилась — только придерживай.)

Оказавшись в 1458 году в Блуа, при дворе принца Шарля (Карла) Орлеанского, самого крупного из французских поэтов того времени, Вийон принял участие в одном из поэтических конкурсов, которые устраивал в своём дворце принц Шарль.

Шарль задал присутствующим поэтам в качестве темы для стихов шутливую строчку: "От жажды умираю над ручьём". И Вийон продолжил её, написав одну из самых глубоких и философских своих баллад:

От жажды умираю над ручьём,

Смеюсь сквозь слёзы и тружусь играя.

Куда бы ни пошёл — везде мой дом,

Чужбина мне страна моя родная,

Я знаю всё, я ничего не знаю.

Мне из людей всего понятней тот,

Кто лебедицу вороном зовёт.

Я сомневаюсь в явном, верю чуду,

Нагой, как червь, пышнее всех господ,

Я всеми принят, изгнан отовсюду.

(пер. И. Эренбурга)

Парадоксальность этих стихов — частица парадоксальности не только жизни поэта и вора, пьяницы и вечно влюблённого идеалиста. Это зеркало парадоксальности самого Ренессанса, который сгустил в себе величайший взлёт гуманистических философий — и бесчеловечность казней, неповторимые вершины почти всех европейских литератур — и низменную корысть интриганов или отравителей, великую живопись — и беспредел площадной вульгарности быта… Это было время величайших подвигов и самых низменных подлостей, мечты и шарлатанства, головокружительной святости и бесконечных войн…

Никогда Европа не была ни раньше, ни поздней, так противоречива, так парадоксальна, как в четырнадцатом — шестнадцатом столетиях. Жанна д'Арк и Лукреция Борджиа — вот два женских лика времени, словно бы исключающие друг друга.