В поисках древних кладов

Кучи трупов в пальмовых рощах росли все выше, вонь становилась невыносимой. Робин слишком хорошо понимала, что последует дальше.

— Фронтовой мор, — объяснила доктор Манго Сент-Джону. — Он всегда начинается там, где не хоронят мертвых, где реки и колодцы забиты трупами. Если это начнется сейчас, не выживет никто. Все мы ослаблены и не сможем противостоять тифу и кишечным болезням. Пора уходить, мы спасли всех, кого могли. Нужно бежать, пока не начался новый мор, потому что это не оспа, от него нет защиты.

— Но почти все мои люди больны и слабы.

— В открытом океане они поправятся быстрее.

Манго Сент-Джон повернулся к Натаниэлю и спросил:

— Сколько рабов выжило?

— Больше восьмисот, спасибо госпоже.

— Завтра на заре начинаем грузить их на борт, — приказал он.

* * *

В ту ночь после наступления темноты Робин снова зашла к нему в каюту. Она не могла не прийти, и он ждал ее, Робин поняла это по мгновенно озарившей его лицо улыбке.

— Я уже начал бояться, что тебе больше нравится общество восьмисот больных рабов, — приветствовал он ее.

— Капитан Сент-Джон, я хочу снова воззвать к вам. Неужели вы, будучи христианином, откажетесь освободить эти бедные создания, дать им еды на обратный путь и проводить туда, откуда они…

Он перебил Робин. Его голос звучал легкомысленно, на губах блуждала все та же улыбка.

— А неужели ты так и не назовешь меня Манго? Так всегда и будешь звать капитаном Сент-Джоном?

Доктор не обратила внимания на его слова и продолжила:

— После всего, что они пережили, после ужасного похода с гор к побережью, после унизительного рабства и этого мора. Если вы согласитесь отпустить несчастных, я отведу их домой.

Капитан поднялся с брезентового кресла и подошел к ней. Из-за худобы и бледности американец казался выше, чем был на самом деле.

— Манго! — властно повелел Сент-Джон.

— Бог вас простит, я уверена, он простит ваши прошлые грехи против человечества…

— Манго! — прошептал Сент-Джон и положил руки ей на плечи.

Робин затрепетала, не в силах овладеть собой.

Капитан подвел ее к сундуку. Он был так худ, что Робин ощущала сквозь рубашку его ребра, она попыталась продолжить уговоры, но слова застряли у нее в горле. Он медленно склонился над ней, и доктор плотно зажмурила глаза и прижала руки к бокам, крепко стиснув кулаки.

— Скажи: Манго, — тихо приказал Сент-Джон и прижался к ней прохладными мягкими губами.

Ее трепет перешел в непроизвольную крупную дрожь. Под его поцелуем губы ее раскрылись, руки обвились вокруг его шеи.

— Манго, — всхлипнула она. — О Манго, Манго.

Ее приучали стыдиться обнаженного тела, но этот урок она усвоила плоховато, и со временем ее стыдливость улетучилась. Начало этому было положено в лекционных залах и анатомичках больницы Сент-Мэтью, продолжила дело Юба, маленькая голубка из племени матабеле. Ее неподдельный восторг перед собственной наготой передался Робин. Веселые купания, когда они по-детски резвились в прохладных зеленых водоемах, окончательно стряхнули с нее паутину стыдливости.

Теперь Манго Сент-Джон открыто восхищался ее телом, и это радовало Робин. Отнюдь не стыдясь, она наполнялась гордостью, неведомой доселе. Их любви уже не сопутствовала боль, между ними больше не было барьеров, и они, слившись воедино, то взлетали до гималайских высот, где дуют студеные ветры, то спускались в сладостные томительные глубины, где, казалось, тонули в меду, где все движения замедлялись, каждый вздох затягивался на целую вечность, где тела, влажные и горячие, теряли форму, как глина под руками малыша.

Ночь была коротка. Фитиль в лампе оплывал и коптил, но никто не позаботился его подрезать. Любовь словно наполнила их новой силой, прогнала лихорадку, слабость и изнеможение последних недель.

На рассвете на борт стали подниматься первые рабы, и звук их шагов вернул Робин к реальности, в тесную жаркую каюту на невольничьем корабле, стоявшем в устье реки, объятой миазмами лихорадки.

Она услышала шарканье босых ног и лязг невольничьих цепей; мужские голоса, грубые и нетерпеливые, все громче звучали на палубе у нее над головой.

— Поторопи их, а то будем загружаться всю неделю, — слышался голос Типпу.

Робин приподнялась на локте и посмотрела на Манго. Капитан лежал, закрыв глаза, но она знала, что он не спит.

— Теперь, — прошептала Робин, — теперь тебе ничего не остается, кроме как освободить их. После этой ночи ты стал другим, я знаю.

Ее захлестнула странная радость, рвение пророка, видящего перед собой новообращенного, за чью душу тот сражался с дьяволом и победил.

— Позови Типпу, — настаивала Робин, — и дай приказ освободить рабов.

Манго открыл глаза. Даже после долгой ночи, за которую ни один из них не сомкнул глаз, его взгляд был ясен. Резкую линию подбородка оттеняла свежеотросшая щетина, густая и темная. Он был великолепен, и она знала, что любит его.

— Позови Типпу, — повторила Робин, но он покачал головой тихо и немного растерянно.

— Ты все еще не поняла, — ответил Сент-Джон. — Это моя жизнь. Я не могу изменить ее, ни ради тебя, ни ради кого бы то ни было.

— Восемьсот душ, — умоляла она, — и их спасение в твоих руках.