В поисках Ханаан

С этого утра все трое притихли. Точно где-то в дальней комнате поселился безнадежно больной человек. Стали избегать друг друга. Быт, дом, все то, что создавалось с таким трудом и такими лишениями, – все это стало незаметно разваливаться, ветшать, приходить в полную негодность. Владас купил себе кресло-кровать и каждый вечер раскладывал его поперек комнаты. А Альгис быстро отбился от дома. Приходил только под вечер, наспех делал уроки и тут же валился, как подкошенный, в постель. На все вопросы Окти: «Как дела в школе?» – Отвечал коротко, небрежно: «Норма».

Октя чувствовала, как он уходит от нее все дальше и дальше. Ей было нестерпимо больно. Робко заглядывая ему в глаза, пыталась завести с ним разговор. Он отвечал с вежливым безразличием и уходил к себе в комнату, плотно закрывая за собой дверь. Однажды, собравшись с духом, Октя предложила:

– Давай поплывем с тобой летом на пароходе по Волге? – Ей казалось, что там, вдали от Литвы и Владаса, они наконец-то сблизятся.

Он было загорелся, начал строить планы, но через полчаса одумался:

– Нет. Ничего не получится. Мы с отцом уже обещали Эляне, что приедем.

Октя кивнула в ответ и отступилась.

Каждое лето она оставалась одна в раскаленной летним зноем квартире. Знакомым и сотрудникам говорила: «Наконец-то, я отдохну от этой кухни, стирки, магазинов». А сама томилась в тоске, которая наваливалась и безжалостно душила ее. Особенно боялась бессонных ночей. В одну из них она выглянула в открытое окно. Увидела в тусклом свете фонаря серый клочок асфальта, и вдруг промелькнуло: «Ахнуться бы сейчас вниз. И конец всем мучениям». Но тотчас закрыла окно на шпингалет. Легла, сотрясаемая ознобом, в постель. «Что же это вдруг я надумала?» – Билась в ней тревожная мысль. Но какой-то насмешливый голос шептал: «А может – к лучшему? Альгису ты уже давно не нужна. Да и была ли нужна? Всю жизнь к отцу тянулся. И Владасу наконец-то руки развяжешь».

В тот год Альгис поступил в университет. А у Владаса появилась другая женщина. Мир не без добрых людей. И ей, Окте, не только сообщили об этом, но и показали эту женщину и даже дали ее адрес. Октя долго молча смотрела в глаза этому доброхоту. И когда он смущенно умолк, отошла прочь, не говоря ни слова. Осенью Альгис уехал в колхоз на картошку, а Владас, собрав небольшой чемоданчик, исчез из дома. На прощанье коротко бросил: «Я поживу у товарища на даче». И Октя опять осталась одна. Однажды она увидела их вместе, Владаса и ту женщину. Они шли из магазина с покупками, о чем-то тихо говоря между собой. Октя догнала их, прислушалась. «Что тебе сделать на обед?» – Спросила женщина по-литовски. Октя остановилась, точно вкопанная. В это мгновение она поняла, что Владас потерян для нее навсегда. Где-то там у него началась новая, неведомая ей жизнь. Но решила еще раз испытать свою судьбу. В воскресенье она пошла на Зверинец, где был дом этой женщины. Владаса заметила еще издали. В старой ковбойке и шортах он ходил по саду и подрезал ветки деревьев. Осень уже кончалась, последние листья подрагивали на бессильных черенках, но день был солнечный, теплый. Она подошла к изгороди и, пересилив себя, с жалкой улыбкой окликнула:

– Шейменинкас, галима нусипиркти оболю? (Хозяин, можно купить яблок?).

Владас резко обернулся, лицо его дрогнуло. Он бросил секатор на траву и подошел к ней:

– Иди немедленно домой, – процедил сквозь зубы. В воздухе вились струйки горьковатого дыма, это в садах жгли костры. Она шла по улице, загребая носками туфель уже опавший, мертвый, никому не нужный лист. Вечером Владас унес свои зимние вещи. Уходя, дал ей конверт: «Это для Альгиса». Она кивнула, и лишь только дверь захлопнулась за ним, развернула письмо. «Здравствуй, мой мальчик!» – С трудом разобрала она, а дальше ни слова. Почерк у Владаса был путаный, нечеткий, да и по-литовски она понимала плохо. Конверт положила Альгису на подушку.

Альгис приехал через неделю. В тот день она поздно пришла домой. Последнее время пустые комнаты стали непереносимы, и после работы она до изнеможения бродила по городу. Увидев мать, Альгис покраснел, смутился:

– Мама, я прочел письмо отца. Только не нужно, ничего не говори. Я думаю, все к лучшему. Ведь ты не любишь его!

– Не люблю? – Октя испуганно вскинула на него глаза.

– Конечно, не любишь, – с какой-то беспощадной жестокой убежденностью повторил Альгис и недобро усмехнулся. – Не обижайся, но ты из породы каменных. Тебе не понять… – Он осекся. Октя сжалась в комок. – Главное, не мешай отцу. Пусть хоть теперь поживет по-человечески, – твердо, словно это было давно выношенное им решение, сказал Альгис. – Она хорошая, добрая женщина. Хозяйственная. Литовка.

Ей казалось, что каждое слово сына – точно удар плетью – бьет ее по лицу.

– Ты с ней знаком? – Чуть слышно проронила она.

– Знаком, – нехотя процедил Альгис. Внезапно вспыхнул, вздернул подбородок. – Ты сама виновата, что отец ушел. Ты была ему чужим человеком. За столько лет не удосужилась даже язык как следует выучить.