В поисках короля

Смерть звали Кессой. Теплые люди с грубыми руками, похожими на ствол поваленного дерева, не боялись ее, не разговаривали с ней шепотом, они дотрагивались до нее, подарили ей одежду и говорили, что она такая же, как они, что она потерлась, а теперь нашлась. Кесса была наследницей рода, а теперь была просто никем, потому что у рода появился новый наследник, и время далеко успело утечь без нее. Дикари не признавали первородства, первое место в клане занимал достойный. Ей нравилось быть никем. И еще нравилось то, что теперь ее окружало. Омра учила ее новым словам, и они теперь не были пустым звуком.

— Лошадь. — Говорила она, гладя ладонями теплую ласковую морду.

— Трава. — И зеленый сок пачкал ее пальцы.

— Земля. — Жирная и черная земля лордов Кастервилей, плодородная и благодатная.

Однажды пришел Хольт и долго смотрел, как они с Омрой кружат по двору, размахивая тяжелыми палками, заменяющими мечи.

— Сильная. — Заметил Мот Кроатон. — Но необъезженная.

Мот все и всех сравнивал с лошадьми.

— Объездим. — Хольт пожал плечами. — Теперь торопиться некуда.

— Поздно. — Мот сплюнул сквозь зубы. — Дерево гнут, пока молодое. Потом только ломать. Толку из нее не выйдет.

Хольт сжал зубы, вспомнив, как то же самое о нем говорил отец Дону Тринидаду. И что было бы, если бы не Рут, забравшая его себе.

— Кесса! — Резко позвал он. — Сюда.

— Подойди. — Зашипела Омра на замешкавшуюся Смерть. — Если Хольт зовет, надо идти!

— Хольт. — Повторила Смерть. — Идти.

Хольт еще раз осмотрел ее с головы до ног. Высокая, выше всех варварских женщин, бледная кожа, никогда не знавшая солнца, теперь покраснела, темно-красные волосы забраны в высокий хвост, как у вождей.

— Она сказала, волосы мешают. — Виновато объяснила Омра. — И не захотела распускать.

— Оставь. — Отмахнулся Хольт.

Дикари очень большое значение придавали знакам отличия, но сам Хольт ненавидел их до глубины души и волосы резал коротко. В конечном итоге, не знаки решали, а тот, кто должен их носить.

«Ты можешь делать, что хочешь». — Наставляла Рут. — «Никто не может заставить тебя».

«Они могут меня избить».

Дикарка трет разодранную щеку.

«Не позволяй им».

«Я не могу».

«Надо просто научиться».

Кесса качалась впереди него в седле и Хольт гадал, о чем она думает. Смерть щурила красны глаза, ей, никогда не видевшей солнца, было больно смотреть. Она даже не замечала его, как будто лист, оторвавшийся от ветки и кружащийся вниз, был важнее, чем все, что он мог с ней сделать, если бы захотел. Он ссадил ее с лошади возле небольшой реки с зеркально-чистой водой.

— Ты видела себя? — Спросил Хольт.

— Себя?

— Свое лицо. Ты знаешь, кто ты?

— Я… кто я?

— Ты боишься темноты?

— Нет. Потом будет день. Ведь будет?

— Будет.

Смерть склонила голову набок.

— Будет?

— Будет. — Повторил Хольт и подвел ее к воде. — Смотри. Это ты.

Кесса вытянула руку и тут же отдернула, пробив свое отражение.

— Много воды. — Сказала она, разглядывая капли. — Как много. Можно пить. Всем. Кто хочет. Я никогда… не видела… столько всего. Это жизнь. Я не хочу быть Смертью. Я не хочу губить жизнь.

— Смерти нет. — Сказал Хольт. — Ты-то меня понимаешь? Ты просто человек, и всему этому нет до тебя дела. Ты можешь быть, кем хочешь. Потому что есть только ты, а потом тебя не будет, и всем все равно.

Смерть посмотрела на него, наклонив голову, потом отвернулась, развязала шнурки на одежде и вошла в реку.

— Железный бог! — Выдохнул Хольт.

Глава 8. Гворт

Гворт оказался выносливым. Человек от подобных ран давно бы скончался, но демон продолжал упорно жить. Рут вытащила из него зазубренные наконечники, прочистила раны, по крайней мере теперь она знала, что делать. Гниль пошла внутрь, и Тринидад сомневалась, что стрелолистная кровянка тут поможет, заражение крови было необратимым. Однако демона как будто не касались законы природы, плохое мясо просто отвалилось кусками, а взамен нарастало новое. Жар мучил его, демон глухо стонал, иногда просто кричал в голос, добавляя замку новых слухов. Но живот у него был мягкий, он не умирал, а в один прекрасный день повернул на поправку так резко, будто сама Троеликая осенила его ложе длинным рукавом ведьминского платья.

Изрядно намучившаяся Рут вздохнула с облегчением и принялась гадать, не соблаговолит ли демон в конечном итоге принять свой прежний вид. В замке она задержалась больше, чем рассчитывала, и деньги уже подходили к концу, а ведь впереди ждал долгий путь к земле Кастервилей.

Иногда гворт открывал мутно-зеленые глаза, окидывал варварку ничего не понимающим взором и вновь погружался в мутную пучину забытья. Рут не было рядом, когда эти глаза обрели ясность.

Демон долго рассматривал потолочные балки, матерчатый полог, защищающий от дождя, плавающую в воздухе пыль, гладил ткань грубого, но теплого одеяла. Хотелось пить, внутренности наконец-то не скручивало от тухлятины, а боль, казалось навечно ставшая частью существа, притупилась, и была не прежней, острой и убивающей, а новой болью заживающей и жалующейся плоти, укрощенной чье-то беспощадной волей, такой же сильной, как любовь и смерть.