В поисках ковчега Завета: По следам скрижалей Моисея

У церкви были предшественники. Некоторые из них действительно были большими и роскошными для своего времени. Обозначение "собор" использовалось, чтобы подчеркнуть их значимость, со времен Фрументия высший церковный титул в данной местности звучал как "епископ аксумитов", преемники же первого епископа называли себя "митрополитами Аксума", так что можно утверждать, что их церковь была главной в этой области. Церковь Марии Сионской также известна как первая христианская церковь Эфиопии. Со временем она потеряла свою епископальную значимость, так как верховные священники были далеко от Аксума, в Адефе/Лалибеле, или сопровождали императоров в их непрестанных разъездах по стране в походных церквях. Даже с подъемом Гондара с его знаменитыми 44 церквями, когда церковные сановники жили в собственном квартале, или в собственных землях, и после постройки Аддис-Абебы с ее храмом Святой Троицы для большинства эфиопов церковь Аксума оставалась самой почитаемой.

Внутреннее убранство прославленного прямоугольного строения "старой" церкви, названного так, чтобы отличать его от новой круглой постройки, сооруженной при последнем императоре, разочаровывает. Оно не поражает нас изысканностью архитектуры, должным содержанием или декором. Нищета и равнодушие свели на "нет" всю возможную роскошь, которая здесь была. Доктор Понсе, что достаточно странно для француза времен Людовика XIV и Версаля, описывал ее как "великолепную церковь, самую прекрасную и большую, что я видел в Эфиопии"[126]. Семьдесят лет спустя Джеймс Брюс, после реставрации Иясу II, смотрел на церковь Марии Сионской с пренебрежением: "маленькое, жалкое строение, очень плохо содержащееся и переполненное птичьим пометом"[127]

. Генри Солт, постоянно критиковавший Брюса, решил реабилитировать это место, которое он видел в 1805 году, заявив, что Брюс "совершенно несправедливо недооценил ее, так как… ей нет равных в Тигре (если не считать Челикута) по размерам, богатству и святости"[128]. Комб и Тамисье также видели церковь в 1835 году, и хотя и признали ее самой выдающейся в Абиссинии, но заметили, что Солт был несколько неумерен в своих похвалах, а Брюс был ближе к истине — это было здание "больше похожее на обычный сарай". Тем не менее из-за своего легендарного прошлого и предполагаемого обладания ковчегом Завета и скрижалями Моисея, она становится самой святой церковью в Эфиопии, этой стране, переполненной церквями.

К сожалению, подобная слава не пробудила в духовенстве Аксума желания узнать побольше о церковной истории. Скорее, как и в случае с Храмовой горой в Иерусалиме, хотя там проблемы возникают из-за взаимного пересечения различных религий, они культивируют исключительность, не давая проводить археологические раскопки в окрестностях церкви. В обоих случаях в этих местах, где только археология может реально прояснить ситуацию, религиозная активность ставит палки в колеса прогрессу исторического знания. В Аксуме запреты на короткое время были отменены при сооружении новой часовни скрижалей Моисея. Анри де Контенсону и Франсису Анфраю было выдано разрешение на проведение раскопок, которые до сих пор видны и открыты для всех желающих, но только к северу от церкви. Эта работа была воистину вдохновляющей и дала немало материалов по истории данного места. Как и ожидалось, они полностью противоречили тому, что говорилось в "Книге Аксума". В ней мы читаем:

В третий раз она была построена Абрехой и Асбехой [на месте], где [сейчас] расположено святилище собора Аксума. Ее основание было ознаменовано чудесами, так как там было озеро, и святые цари Абреха и Асбеха взобрались на гору Мекиада Эгзнэна, и взмолились Господу, чтобы он указал им место, на котором надо строить собор, И спустился Господь с небес и встал перед ними, и взял землю, и бросил ее туда, где она теперь, и на вершине того места стояла колонна света. Здесь они выстроили святилище, стоит оно и по сей день[129]

.

Хотя последняя фраза напоминает нам отрывок из Третьей книги Царств, где автор использует те же самые выражения, описывая помещение ковчега в святилище, составитель эфиопского текста здесь о ковчеге не упоминает.