В поисках личности (Рассказы современных израильских писателей)

В кабинете наконец было прибрано, и можно было запирать. У адвоката разболелась голова. Он даже забыл купить сыр Каценбаху. Машина завелась не сразу. Домой он пришел уже с невыносимой головной болью и чувством вселенского всепрощения. Открыл огромную коробку шоколада, но оказалось, что от старости шоколад побелел и крошится под пальцами. Конечно, кто покупает такие коробки? Наверное, простояла на витрине лет двадцать. Он собрал все и понес выносить в мусорное ведро. Стоило ему наклониться, как его вывернуло от обильной выпивки, к которой он не привык. «Нет, эти острые ощущения не для меня, — думал он, укладываясь в постель без ужина и без душа. — Завтра новый день. Завтра все будет иначе».

Он было задремал, как вдруг откуда-то из живота начал подниматься смех. Прогнав дремоту, адвокат сел в кровати и захохотал во все горло. Этот смех, пьяный лишь отчасти, все прибывал и усиливался, как дождь после долгой засухи. Он спугнул Каценбаха, спавшего в ногах. Кот спрыгнул с кровати и удрал на кухню.

— Все-таки интересно, как им удалось отделаться от Розы, — громко сказал он в темноту.

Смех набегал волна за волной. Все еще смеясь, он широко и облегченно зевнул, лег и уснул как убитый.

Давид Шахар

Давид Шахар родился в Иерусалиме в 1926 г. Изучал психологию и филологию в Еврейском университете в Иерусалиме. Любимая тема Д. Шахара — Иерусалиму и ей он посвятил четыре сборника рассказов и роман-эпопею «Чертог разбитых сосудов». Хотя персонажи его произведений — это жители Иерусалима последних лет, в них неотступно присутствует вся многовековая история города. Произведения переведены на ряд иностранных языков; удостоен многих премий, в т. ч. Бялика, а также премии Медисис во Франции (1981).

О тенях и образе

Пер. В. Кукуй

1

В семнадцать лет Эфраим ушел из дому и несколько недель гостил у чужих людей. Его отец, конечно, знал об этом, но, к нашему удивлению, не вмешался и даже не пытался заставить сына изменить свое странное решение. Я сказал «к нашему удивлению», потому что тогда нам еще не было известно о событиях, которые потрясли семейство Великого Раввина Ахарона Сегала, как называли люди Эфраимова отца, хотя официально тот никогда не занимал пост раввина, и я не уверен, что он был большим знатоком Мишны, библейских изречений и прочего, без чего просто невозможно быть раввином. Не надо думать, что отец Эфраима хоть раз попытался украсить себя званием, ему не принадлежащим, но он все же не воспротивился, когда его стали величать «раввином», — так уж принято. По профессии он был бухгалтер, но средства к существованию ему давала должность заведующего сиротским домом; сверх того он состоял членом квартального комитета и еще ряда других комитетов, которые в ту пору множились как грибы после дождя. Он был фанатик порядка и насаждению оного отдавал всего себя безраздельно. Если какое-нибудь учреждение или комитет оказывались неспособны выбраться из накопившейся за годы неразберихи, то приглашали его — как приглашают на консилиум знаменитого эскулапа в том случае, когда познания местного врача оказываются недостаточными, чтобы исцелить больного; и, подобно знаменитому медицинскому светилу, отец Эфраима знал себе цену и был тверд и непреклонен в своих суждениях. Роста он был невысокого, но крепок и широкоплеч. Бороду носил короткую, квадратную, всегда аккуратно подстриженную и причесанную, вполне соответствующую его телосложению, как и положено человеку, любящему неукоснительный порядок, а взгляд его маленьких черных глаз стремительно и неудержимо проникал во все. Если шум, возникший в каком-нибудь классе приютской школы, достигал его кабинета, он вставал, направлялся в класс и едва открывал дверь, как немедленно воцарялась тишина. А поскольку уже одно его появление восстанавливало порядок, ему никогда не приходилось поднимать на детей руку. И точно так же, как он умело выявлял зачинщика безобразий в сиротском приюте, он обнаруживал ошибку в гроссбухе какого-нибудь учреждения. В молодости он выпустил учебник по бухгалтерии, и, хотя книга была написана устаревшим языком и изобиловала сокращениями, принятыми скорее в талмудическом трактате, материал был распределен и изложен в образцовой последовательности. Возможно, он посвятил бы себя исключительно счетоводству и работал только ревизором, не испытывай он такой страсти вмешиваться в общественные дела и вникать в самую суть наиболее злободневных вопросов окружающей жизни.