В поисках личности (Рассказы современных израильских писателей)

Он пообещал мне, что в любой момент я могу прийти к нему и получить рюмку, видимо, по моему лицу он решил, что я привычен к этому делу. А когда узнал, откуда я, то подивился: «Из Сибири. И твои земляки не захотели принять тебя… Ты решился уйти». Он сам тоже был из недавних беженцев. В детстве ему приходилось не раз слышать о постоялом дворе Качинска. «Есть среди нас старики, — сказал он, — которые только и живут воспоминаниями. Предложи им сейчас хоть усадьбу, они все равно не уйдут из разрушенного Качинска».

Старик взглянул на меня и сказал:

«Не задерживайтесь здесь, попытайтесь пробить себе дорогу. Мы, старики, уже не в состоянии вырваться отсюда, наши корни сидят тут глубоко. А для вас, насколько я могу судить, таких преград еще нет. Люди беднеют, поверьте мне, а в вас я не вижу конкурента. Я уже поклялся, что пошлю сына куда-нибудь подальше отсюда».

Я вышел на улицу и остановился у разрушенных ворот. Ночное зимнее небо слабо освещало землю. Ко мне подошел крепкий мужчина. Его осанка и выражение лица сразу выдавали бывшего солдата. Теперь он служил сторожем и охранял постоялый двор от гоев и доносчиков. Мне было приятно встретить человека, который мог понять меня. Нынешней своей должности он добился исключительно благодаря проявленной настойчивости. Он пришел, учинил скандал и потребовал компенсации за нанесенную ему обиду, за ущерб, причиненный годами службы в армии. Грозил даже пойти жаловаться в полицейский участок.

«И ты тоже, если захочешь, сможешь вытребовать у них должность. Деятели общины трусы, небольшой скандал вынудит их найти для тебя постоянную работу. Но не соглашайся на временную».

«А есть ли у тебя друзья?» — спросил я.

«Нет, никого нет. Я их всех ненавижу. Только за неимением другого выхода я тут остался».

Ненависть промелькнула в его глазах. Такую же ненависть я встречал на дорогах. Она безгранична.

Я услышал поющие детские голоса.

«До крови избивает их меламед. Жизнь их не легче солдатской. Чуть свет, заставляют их подниматься с постели», — объяснил мне сторож.

Мы стояли рядом, и сторож спросил:

«Скажи, а на тебя не нападает тоска по Сибири? Иногда мне хочется все бросить и вернуться обратно в Сибирь. А помнишь снег, ведь такого больше нигде не увидишь! А какой чистый там воздух! Я же никогда не надевал шинель, только тут, впервые, напялил на себя пальто. Да и кому оно нужно было… Люди говорят „Сибирь“, а что это за красота — представления даже не имеют. Помнишь, какое там было небо, разве здесь оно такое? Да там небеса светились своим первозданным светом… Вот ты скажи, какого черта меня понесло оттуда. Я же мог остаться, жить и умереть там, как умирают сибиряки. Здесь же человек не может умереть даже. Ты видел здешних гробовщиков?..»

Вдали показался начальник охраны.

«Отойди в сторону, мы еще наверняка встретимся», — прошептал мой собеседник.

Я вернулся обратно, в помещение. Закутанные в одеяла люди спали, и лишь ветер гулял над их головами. Узкие проходы между лежащими вели в темноту.

Ко мне подошел низенький человечек. Он заметил, как я переговаривался со сторожем. Взгляд его светился удивительной честностью. Он разговорился со мной.

«Много насмешников тут… — сказал он. — А вы были уже у старшего сына нашего раввина? Попытайтесь попасть к нему, лучше с раннего утра, до того как старейшины общины облепят его. И не обращайте внимания на насмешников. Они плодятся в наказание за наши грехи. Старшему сыну раввина нужен человек, как вы. Когда-то мы были хорошей общиной, но теперь торгаши завладели всем, и паломники присоединились к ним. Старший сын нашего раввина борется с ними, но нет у него той силы, что была у отца. Попробуйте пробиться к нему, такой человек, как вы, сможет это сделать».

А когда он увидел, что мы совсем одни и только темнота окружает нас, прошептал:

«Мы вынуждены были уйти в подполье. Кругом продажность, которую больше невозможно выносить. Нас очень мало, и нам нужны новые люди. Здесь царят синагогальные старосты, поэтому мы ушли в подвалы, чтобы продолжать учиться так, как учил нас наш раввин».

Потом он добавил:

«Вам это кажется удивительным. Простите меня, может быть, я не должен был вам всего этого говорить».

Утром я стоял в дверях и смотрел на пожилого человека, сидящего за столом. Возле раскрытой книги горели две свечи. Это был старший сын качинского раввина. Я рассказал ему, кто я и откуда пришел. Он с большим вниманием слушал меня и глаза его сияли. Чувствовалось, что он ловит каждое мое слово, стараясь не пропустить ничего. Я подробно рассказал о себе и своем долгом пути. Но снаружи уже доносились шум и гам. Он возвышал голос и пытался мне что-то сказать. Он хотел задержать меня в своей комнате, но синагогальные старосты стояли у двери и не давали ему произнести ни слова. Он прикрикнул на них, но это не остановило их. Они снова ломились в дверь.