В поисках любви

Хочу сказать им, чтобы были осторожнее, и даже наклоняюсь к окну, но вижу только их спины. Тонкие, детские талии. И думаю, что возможно скоро, одну из них придется опознавать.

– Будьте осторожнее…

Водитель в недоумении глядит на меня. Наверное, я опять разговариваю сам с собой. Глупо пожимаю плечами, но этого ему оказывается вполне достаточно.

Во дворе, сквозь который мы проезжаем, лают собаки. Свора дворняг делит добычу – кусок чего-то кровавого. А вокруг них, вся земля усыпана белыми перьями и пухом. Отворачиваюсь.

Безумно долгий день. Наедине с темнотой. К вечеру, я знаю точно, разболится голова. Но к тому времени я уже выпью четыре бутылки пива и снова не буду понимать, от чего эта ноющая боль в висках. И придут другие мысли, и будет другое понимание мира. И я усну, опять ни в чем не разобравшись, на смятых простынях, под ворохом пыльных одеял. А завтра будет новый день, такой же, как все предыдущие.

– Отлично!..

Смотрю на водителя. Он с улыбкой кивает на пустынную улочку:

– Проскочили.

– Да…

Смело проносимся по прямой и выворачиваем обратно, на главную дорогу. Пробка остается позади.

Водитель довольно оборачивается:

– Кто хочет, тот всегда найдет…

Беда в том, что он прав. Людям нравится томиться в дорожных стопорах, грызть ногти, сжимать до белой боли рулевое колесо, дышать бензолом. Им нравится глядеть в окно, сквозь капли пота, на то, как доведенные до исступления водители, набрасываются друг на друга, будто смертельные враги. И когда первые капли крови орошают черный асфальт, в десятках рук появляются отнюдь не аптечки. Мобильные телефоны с камерами. И каждая мерзкая тварь с такой аппаратурой, спешит занять самое козырное место для съемки, лишь бы та вышла более насыщенной и красочной. И потом, вечером, у теплого огня, в семьях, они будут показывать этот ужас своим детям, своим мужьям и женам, и смеяться… Я видел это. На местах преступлений, на местах кровавых аварий. На страшных пожарищах, когда люди горели заживо. Жажду крови в глазах, желание созерцать чужую смерть. Я видел… Нет никого безжалостней человека.

Пока мы стоим на светофоре, в салон машины, сквозь щели, вползает удушливый запах гари. Одна из железных урн, около дверей какого-то модного бутика, полыхает, будто факел. Молодая девочка-продавец, на высоких каблуках, пытается потушить огонь, поливая мусорку из розового ведерка. Мне становится невыносимо смешно и тоскливо. Отворачиваюсь от окна, уставившись в пол. Водитель трогается с места.

– Какой дом?

– Двадцать два.

Странное, мистическое совпадение. Две двойки. Ее последние цифры.

Едем. На лобовом стекле появляются мелкие капли. Дождь. Угрюмое небо молчит, ни единого звука. Сворачиваем во двор. Счетчик накручивает последние метры пути. Наклоняю голову, рассматривая белые панели высотного дома. Синяя табличка проплывает мимо глаз. 22.

В номере ее подъезда и квартиры нет ничего необычного. Мертвые холодные цифры. Водитель паркуется на газоне, стирая мертвую траву в пыль.

– Доехали.

– Спасибо.

Он достает сигарету. Закуривает:

– Подождать?

Смотрю на часы. Нет…

– …не нужно.

– Как хочешь.

Пожимаю сухую ладонь и покидаю салон. И когда автомобиль отъезжает, я вижу ее на заднем сиденье. Темный профиль лица. Я не должен бояться идти туда. Но все же, непомерно счастлив, что буду не один.

Курю. Не чувствую времени. На улице не дождь – водяная пыль. Ее кривые волны накрывают меня с головой. Тяну пожелтевшую от никотина сигарету, что есть мочи. Легкие трепещут, будто крылья погибающей бабочки. Стараюсь не смотреть в сторону приоткрытой двери подъезда. Черная щель пугает и тянет.

Выпускаю дым из носа.

«Что сталось с миром…»

Поднимаю воротник. Железная дверь приближается. Безумно холодная, скользкая ручка в моей руке… словно… щупальца…

Вздрагиваю. Вхожу в сырую тьму.

6 этаж.

Еду в пропахшем мочой лифте. Чувствую, как приближаюсь к ее последнему пристанищу, перевалочному пункту страшной, никому ненужной жизни.

На лестничной клетке ее запах. Сладкий приторный аромат, въевшийся в стены. Он, словно сахарный зефир, вяжет мои больные зубы, заставляя стонать черные дыры кариеса. Но и противостоять ему – у меня нет сил.

Я знаю, как пахнет чужая любовь.

Черная дверь нависает надо мной, будто гроб. Она наглухо, крепко заперта и открывать ее, у меня нету ни малейшего желания… Но. Это мой долг… моя работа… рыться в чужом, испачканном кровью, белье. Сажусь на ступеньку. Рядом стоит жестяная банка, истыканная тонкими окурками. Разглядываю фильтры. Следы помады почти на каждом. Осторожно поднимаю пепельницу и вываливаю вонючие бычки на лестницу. Затхлый пепел взмывает ввысь, забиваясь в ноздри.

Нет. Ни одной мужской сигареты. Только дамские, тонкие «Vogue». Кидаю жестянку вниз по ступенькам.

Хозяйка приходит спустя четверть часа. Толстая, безобразная женщина, с огненно-рыжими кудрями волос. На ней черное пальто. На плечах – куски перхоти.

– Господи, свиньи какие… – говорит горлом. Видит рассыпанную пепельницу. Пухлые руки принимаются собирать окурки.