Читаем В поисках молодости полностью

Позднее в средней Финляндии, на курорте Пункахарью, мы познакомились со студентом из Хельсинки, который служил во время летних каникул в гостинице. Вскоре выяснилось, что он неплохо говорит по-русски и хорошо относится к Советскому Союзу. Можно было догадываться, что он — член компартии. Он с ненавистью говорил о нацистах, нахлынувших в Финляндию, и о стремлении Советского Союза избежать войны, о его национальной политике, благодаря которой Финляндия является независимым государством. Нетрудно было понять, что в Финляндии немало людей думают так, как этот студент.

В Хельсинки мы посетили видную писательницу Майлу Тальвио. Она заинтересовала нас тем, что в свое время, еще в конце прошлого века, жила в Литве, в местечке Плокщяй, и дружила с Винцасом Кудиркой. Мы позвонили по телефону и поехали за город, где жила писательница. Нас встретила высокая женщина в длинном белом платье, с двумя рядами янтарных бус на шее (как она объяснила позднее, одни бусы подарили ей литовцы, а другие — латыши). Трудно было поверить, что этой женщине шестьдесят семь лет — такой она казалась бодрой, подвижной, даже молодой.

— Сюда может прийти весь литовский народ, — сказала она на чистом литовском языке.

Писательница ввела нас в просторный дом, в котором висело множество портретов ее друзей и стояло скульптурное изображение Алексиса Киви, изваянное видным финским скульптором Вайно Аальтоненом, а рядом висели финские гусли — кантеле. Майла Тальвио вспомнила свою дружбу с Кудиркой, горести Литвы, порабощенной царем, и на ее голубых глазах блеснули слезы. Она запела литовские песни, поговорила о словах, общих для литовского и финского языков. Из города вернулся ее муж — спокойный, медлительный профессор-славист И. Миккола. С ним было трудно говорить из-за его глухоты, но и он обрадовался, поняв, что его дом посетили литовцы.

Обедать нас пригласили в сад. Здесь к нам присоединились финский композитор и двое гостей из Венгрии.

После обеда хозяева показали нам музей на чистом воздухе, устроенный неподалеку на острове. Со всех концов Финляндии сюда были перенесены старинные деревни. Старые церкви, бани и корчмы, романтические клети, где спали девушки, — все это казалось уютным и интересным. Когда мы вошли в старую, закопченную деревянную избу, Майла взволнованно сказала:

— На чужбине финн всегда тосковал по трем вещам: черному хлебу, запаху родной избы и светлым финским ночам…

Осмотрев капкан на медведя и оборудование старинной почты, мы попали в миниатюрный дом, в котором когда-то жил один из величайших финских писателей Алексис Киви. Здесь еще находится его столик, на котором был написан роман «Семеро братьев», здесь стоит и чайник, в котором Киви кипятил воду, а на стене висит ружье, — этот великий человек жил так скромно и неприхотливо, что в основном кормился дичью, на которую охотился сам…

Как с хорошими друзьями мы попрощались с писательницей и ее мужем, прикоснувшись к прошлому нашей культуры, которое она изобразила в своем романе «Колокол».

Мы побывали у знаменитого водопада Иматра; он крутил турбины большой электростанции.

А потом мы пустились на далекий север Финляндии, к Ледовитому океану. Волшебная коса Пункахарью, замок Савонлина, озеро Сайма; водопады, леса, белые ночи, Оулу, на другом конце Финляндии, у Ботнического залива, с парком на сотнях островков, соединенных мостами; наконец, Рованиеми, в пяти километрах от Полярного круга; незабываемые картины, чудеса природы и человеческого труда.

* * *

В гостинице «Гапза» в городе Рованиеми мы никак не могли уснуть. На дворе сияла белая ночь. Люди курили, смотрели на небо, разговаривали — неторопливо, на звонком непонятном языке. Дым из их трубок медленно уходил в прозрачное светлое небо.

На дворе было тепло. Почти немощеная столица Лапландии утопала в травах. Эти травы лезут из канав, у тротуаров, растут во дворах, источая пьянящий аромат. Мы с Элизой после долгой прогулки по городу и окрестностям сидим в своей комнате, смотрим в светлое небо и удивляемся, что часы показывают уже полночь. Все-таки, хоть ночь и не наступает, пора спать, завтра нам предстоит большое путешествие к Ледовитому океану.

Увы, а может, и хорошо, что в Европе кончились те сказочные времена, когда на север можно было податься лишь с запасом продуктов. Тогда дорога от Рованиеми до моря занимала месяц: единственный путь шел через болота, камни и чащи, по ней нельзя было проехать на машине. Сейчас эта длинная дорога превращена в отличное шоссе. Правда, кое-где узкое. Эти 532 километра дороги финны проложили после мировой войны. Она уходит на север дальше, чем Мурманская железная дорога в СССР. Финны гордятся, что это шоссе — единственное в мире, так далеко уходящее на север.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное