В поисках смысла

В некоторых, казалось бы, вполне ясных областях технического творчества происходят вещи довольно странные, необъяснимые.

Ещё в прошлом веке была прекрасно выработана оптимальная конструкция велосипеда, способная с гарантией нести на себе вес тела человеческого. Особенно убедителен в таком техническом решении оказался феноменально лёгкий, из тонких трубок, велосипед гоночный, воочию доказавший, что в соэдании его вполне достаточен минимальный расход металла и резины. И вдруг однажды ни с того ни с сего является в свет не велосипед, а какое – то чудище: почти мотоцикл – тяжёлый, с несущими трубами большого диаметра, с толстенными шинами… А уменьшенные экземпляры, но всё с похожими параметрами, стали производить даже для бедных детей, принужденных таскать по дорожкам эти монстры!

Почему?! Для каких – таких целей? Ведь, как ни посмотреть, этакие громоздкие мотовелы куда менее удобны прежних конструкций. И где же тут, наконец, прогресс? Отчего наплевали на экономию металла и резины? Неужто и здесь зарыта эта собака – погоня за прибылью?

23.09

Есть определённая связь между духовной жизнью общества и историей народа. Иными словами его бытиё зависит от культуры. Известны случаи, когда потрясения в духовной сфере, выражавшиеся в отрицании сложившегося общественного устройства, подвергали народы испытаниям, то есть оказывали прямое влияние на историю.

В Европе в ХVΙ – м веке – на пике своего могущества – сама религия, как ни странно, выдвинула из своих рядов уничтожающих критиков, пробивших солидную брешь в, казалось бы, незыблемой стене веры.

Послушник с детства, вкусивший пару десятков лет монастырской жизни (поначалу францисканский, потом бенедиктинский монах), затем священник и доктор Франсуа Рабле был первым, кто нанёс сокрушительный удар по католицизму, и совершил это, прибегнув к помощи Слова. Этот его шедевр «Гаргантюа и Пантагрюэль» базировался на народных легендах, отчего стал близок и понятен массам. Протест бывшего послушника оказался неслыханно грубым, смех был убийственным, непристойным – на уровне животных инстинктов. Это был настоящий бунт против вскормившей его религии – какая сладость показать фигу самому Папе Римскому и какой восторг живописать жизнь в Телемской обители под лозунгом: «Делай, что хочешь!» И всё это позднее нарекут французским возрождением! Уцелел автор чудом – от костра инквизиции спасло его высокое покровительство. А сторонников у него явилось множество.

Призывы Рабле покончить с засильем католиков позже подхватили французские просветители и допризывались до кровавых дел революции, когда применение гильотины переплюнуло более скромные, если иметь в виду массовость, подвиги инквизиции.

Другой обличитель сущего, священник, настоятель собора в Ирландии Джонатан Свифт был сдержаннее. Временнáя разница с первым всего два столетия, но как поменялся акцент: насколько его фантазия и в «Сказке о бочке», и в «Путешествии Гулливера» оказалась интеллектуально выше, человечнее, чем у Рабле.

Усилия европейских критиков современной им действительности однажды эхом отозвались в легенде Достоевского о «великом инквизиторе» и в предостережении от стремления достичь такого общественного состояния, когда, подобно жителям Телемской обители, будет всё дозволено.

Современный мир по всей земле, скажем так, напоминает не одухотворённый свифтовский, но, увы, он всё более становится почему – то животным – раблезианским.

29.09

Зиновий Гердт прав, заявив, что фильм «Жестокий романс» имеет отношение не к драматургу Островскому, а к Резанову, заставившему бесприданницу запросто лечь под Паратова.

На эту реплику Резанов отреагировал следующим образом:

– Ну так это только ты об этом знаешь…

Это что же? Выходит, если другие, на которых режиссёр намекает, этого не знают, с классикой можно вытворять что угодно?

5.10

Во второй половине века двадцатого литературные критики в отечестве обнаружили в произведениях некоторых писателей некую тенденцию, чуждую истинному творчеству. Они придумали ей любопытный термин – оживляж. Подвергалось справедливой критике откровенное стремление автора лукавым способом завоевать читательский интерес (тут надо напомнить, что это было в самой читающей стране) – а значит обрести известность плюс большие тиражи. Как же это делалось? Да очень просто: жаждущий легко достичь популярности пускался во все тяжкие, хватался за модную тему, изощрялся каким – нибудь вывертом сюжета или необычного человеческого поведения, странного случая и тому подобное. Но использовались эти спекуляции с единственной целью – охмурить читателя. И всё это порой превращалось в самоцель, убивающую творчество.

Тогдашняя критика подобного явления была правильной, ибо эта противоестественная, побочная цель противоречила самому творчеству, нарушала его гармонию.