В поисках смысла

Я приезжаю в этот город в «ближнем зарубежье» по делам. Сажусь в маршрутку, где над водительским местом висит зеленый щит с изречением из Корана или икона, в зависимости от национальности водителя. Устраиваюсь в гостинице в двух шагах от православного храма, где покоятся мощи святителя Луки, и иду есть чебуреки и в национальное кафе «Мараканд», тоже неподалеку. Все местные, все живут тут давно — и город тоже носит два имени: греческое Симферополь, «Город пользы», и крымско-татарское Акъмесджит, «Белая мечеть». В XIX в. на картах так и писали оба имени.

Я консультирую переводчиков Библии на крымско-татарский язык. В этом проекте я единственный православный христианин, причем я участвую в нем как частное лицо — ни приход, ни епархия, ни какой-нибудь синодальный отдел не посылали меня в Симферополь. Просто я работаю в организации, занимающейся этим делом, она называется Институт перевода Библии, в ней сотрудничают люди разных конфессий. И картина, которую я вижу в Симферополе, достаточно типична и для многих регионов России с мусульманским населением: давно осевшие тут русские считаются православными, коренное население — мусульманами. Два народа живут достаточно мирно, хотя не обходится без трений и подозрений, а порой и конфликтов. Чтобы не усиливать их, никто не пытается изменить status quo: разноплеменные соседи могут поздравлять и угощать друг друга по праздникам, но мусульманин обычно не старается обращать в свою веру православного, и наоборот.

Впрочем, в последнее время все чаще можно услышать проповедь ислама среди славян со стороны радикальных исламистов. А с христианской стороны стереотип ломают протестанты. Они приезжают в этот город, и в другие города бывшего СССР, чтобы говорить о Христе мусульманам. Среди них есть русские, украинцы, татары и даже американцы, и дело не в том, что они приехали по каким-то своим делам, а заодно решили и возвещать Благую Весть. Нет, они именно с этой целью и приехали и, конечно же, их так или иначе поддерживают общины и разные организации у них дома: собирают средства, посылают материалы, устраивают конференции по обмену опытом. Словом, это организованная и целенаправленная работа, цель которой — христианское благовестие среди мусульман.

Не стоит при этом думать, что эти люди ходят по улицам и кричат громким голосом «покайтесь!» Нет, они селятся в городе, изучают местные языки и обычаи, как, собственно, и делают настоящие миссионеры всегда и везде. А дальше они готовят разные материалы: брошюры, календари, и, конечно же, издания библейских книг, — и распространяют их. Но этим дело не ограничивается: миссионеры стараются действительно жить вместе с народом, среди которого проповедуют. Они приходят в детские дома и преподают английский в учебных заведениях, устраивают периодические встречи для тех местных жителей, кто уверовал и принял крещение. И так постепенно эта работа переходит в руки местных, которые, конечно же, лучше любых приезжих знают свой народ, его обычаи и язык. Именно так и обстоят дела в Симферополе.

Предвижу реакцию некоторых читателей: ну, это сектанты, это неправильные пчелы, и они делают неправильный мед (кстати, на гербе Симферополя изображена именно пчела). Конечно же, там есть и православные храмы, в них совершается богослужение, и вообще идет нормальная епархиальная жизнь, как в других городах. Если в храм придет татарин, его никто не прогонит, и книги в храме он сможет купить на своем языке. Но вот активной проповеди, обращенной именно к крымским татарам, я там не замечал. Может быть, невнимательно смотрел.

Они все понимают по-русски, конечно, для некоторых это даже родной язык. Еще старшее поколение понимает по-узбекски, они ведь жили в Узбекистане, а теперь многие овладели и украинским… Так что, собственно, зачем делать для них что-то особенное? Вот пусть читают Библию по-русски, на этом же языке слушают проповедь, а если покрестятся — придут в храм и будут молиться на церковнославянском.

Они, конечно, могут. И на узбекском многие могут, и даже на украинском смогли бы, если бы захотели. Нам в принципе тоже нетрудно понимать по-украински, а если попрактиковаться, мы бы и узбекский как-нибудь осилили, но почему-то мысль отказаться от родного языка не приходит нам в голову. Так и с ними: если «этническому мусульманину» (т. е. такому, который считает себя принадлежащим к определенной вере в силу своего происхождения) дают книгу на русском языке, да еще и с крестом на обложке, он отвергает ее сходу. «Это не наше», — говорит он, и он вполне прав. Те знаки и символы, которые для нас кажутся родными и естественными, для него смотрятся как совершенно чужие. Вспомним, как и в России реагировали в свое время на Никоновы реформы, а ведь то были лишь незначительные изменения привычных символов. Да и сегодня, когда верующие видят нечто непривычное в богослужении и благочестии, то «ересь» — первое слово, которое слетает у них с языка.