В поисках смысла

И вот тут настал момент очень важного выбора. Нет никаких сомнений, что всем этим людям следовало либо уехать из страны (и сотни тысяч приняли именно такое решение), или выучить ее язык и стать ее лояльными гражданами. Это требование было вполне справедливо. Но можно было добиваться этого убеждением и созданием соответствующих условий, а можно было — грубым диктатом. Наследники секретарей райкома, сменив серп и молот на аусеклис (национальный символ), пошли в основном по второму пути. Быть профессиональным патриотом оказалось очень выгодно и почетно. Степень националистического идиотизма зашкаливала: на вступительных экзаменах в университет надо было петь дайны (народные песни) и отвечать, что самым радостным событием новейшей истории Латвии стало избрание в президенты В. Вике-Фрейберги, канадской латышки, никогда не жившей в СССР (реальный вопрос из вступительного теста). Примерно такой же пургой были густо припорошены экзамены на знание языка, необходимые для получения гражданства и права на любую работу в госсекторе…

Одной из самых высокооплачиваемых государственных должностей стала должность языкового инспектора. Такой человек ходил по улицам города и проверял, насколько соблюдаются положения закона о языке. Например, запрещались вывески и афиши на каких бы то ни было языках, кроме латышского, и в результате афиши русского фестиваля КВН, проводившиеся в Юрмале, не содержали ни одного русского слова… и все равно устроители были оштрафованы! Они назвали свой юрмальский фестиваль «Юморла», вот так решили пошутить. Но по-латышски «юмор» — это «hūmors», так что название фестиваля заставили исправить на Hūmorla. И штраф впаяли.

И в результате теперь уже русскоязычные жители стали на каждом шагу ощущать бессмысленные унижения и ограничения. Одно время по-русски, например, запретили говорить на госслужбе и во время официальных мероприятий — вот просто запретили, и всё. Эти меры едва ли помогали латышскому языку, и если они даже заставляли людей его изучать, одновременно они прививали стойкую неприязнь к тому, что так грубо и нелепо насаждалось. Так недальновидное правительство заботится не о качестве собственных товаров, а о запретительных пошлинах на импорт: да, покупают по необходимости отечественное, но любить его от этого не начинают никак.

А в результате возникала очень странная, но удобная для многих ситуация. Государство вводит раздражающие и бессмысленные запреты, общественные активисты поднимаются на борьбу с ними, комиссары из Евросоюза улаживают вопрос и давят на правительство, оно нехотя делает полшага назад (например, разрешает печатать этикетки на двух языках, но только чтобы на латышском было вдвое крупнее!), общественность ликует и начинает бороться за следующие полшага, а националисты начинают предсказывать всеобщее обрусение и неминуемую погибель… Вроде все при деле. А реальные вопросы экономики и политики? Не до них нынче: измеряем буквы на этикетках!

Спор идет не о языках — о двух общинах. С одной стороны звучит предложение признать, что Латвия — государство двух народов, культур и языков, вроде Бельгии или Швейцарии: между прочим, франкоязычные валлоны или швейцарцы тоже не французы, как и в Латвии живут не просто русские, а русскоязычные латвийцы. Другая сторона не согласна категорически: великое русское море поглотит маленький латышский остров, сегодня русские буквы — а завтра и танки на улицах Риги. Но надо признать, что государство уже стало двухобщинным, и давно, и именно в результате той политики, которая проводилась в девяностые. Просто одна из общин имеет все права и считает это государство своим и только своим, а другая вынуждена постоянно за что-то бороться и что-то доказывать. Помогает ли это неравенство преодолеть тот же самый кризис, который ударил по Латвии больнее, чем по другим странам Евросоюза?

При этом на улицах Риги всё так же говорят на двух языках и прекрасно друг друга понимают, в кафе или магазинах с безукоризненной вежливостью обслужат на трех, как и сто лет назад (только вместо немецкого теперь — вездесущий английский). Пресса — вот та порознь. Накал страстей и степень мифологизированности в ней порой почти такие же, как на Балканах или на Кавказе, словно завтра война начнется. А в реальной жизни всё спокойно, и это внушает надежды.

В феврале 2012 года три четверти латвийских избирателей проголосовали против того, чтобы русскому языку был придан статус государственного. Референдум, конечно, не мог окончиться иначе — особенно если учесть, что сотни тысяч постоянных жителей страны по-прежнему числятся «неграми» (так себя называют с печальной иронией неграждане), лишенными права голоса. Но теперь нельзя не заметить вот какой детали: четверть граждан Латвии, выучивших государственный язык, получивших паспорт и желающих жить в своей стране, хотят, чтобы эта страна перестала считать их родной язык иностранным. Нормальное желание, по-моему.