Список этих подарков, правда, предметно обозначен не был.
Магрэнь прищурилась и определила сама с собой, что сегодня ничего подписывать не будет, а сперва хорошенько изучит все бумаги. Конечно, если Михару так уж приспичит этот завод отжать себе, то он может и овдоветь, поэтому так и так ей приходится полагаться лишь на его добрую волю… но бумага есть бумага, с нею надёжней!
«Михар» и «добрая воля», впрочем, сочетались в её представлениях не лучше, чем Михар и страсть.
Вдруг она замерла, ошарашенная ещё одним найденным минусом — настолько жирным минусом, что он-то перечёркивал все плюсы оптом.
Договор там или не договор, но в этом браке не могло быть равенства: Михар всё ещё оставался величиной, на порядки превосходящей её саму. До этого дня между ними было не так уж много конфликтов — и Магрэнь ещё могла кое-как принять неизбежную необходимость ему в этих конфликтах проигрывать. Но брак! Это уже одно огромное поле для сплошных непрекращающихся конфликтов!
И в любом, в любом из них ей придётся уступать — потому что кто он и кто она!
Сама идея этого брака тут же стала казаться ей отвратительной.
По брезгливому выражению её лица и по тому, что она не стала незамедлительно углубляться в требования прописать контракт более детально, он догадался, до какой мысли она дошла.
Вздохнув, он постучал сигарой по балюстраде, сбрасывая пепел в сад, и спокойно отметил:
— Это, как вы верно отметили, Магрэнь, всё-таки мезальянс.
Она скривилась, потому что он был кругом прав. Если уж её манит брак, который поднимает её настолько выше, — ей придётся смириться с тем, что супруг в этом браке главнее неё.
Наверно, тут бы она и отказалась бы категорически — если бы не тот набор требований, который в самом начале озвучил Михар.
Ему требовалась не покорная жена — хозяйка, мать и украшение спальни — а союзник. Это давало Магрэнь простор для манёвра.
В её душе стал подниматься азарт игрока, берущегося за неподъёмно высокую для него ставку, но готового рискнуть всем ради возможности сорвать куш.
— Ах, Арни! — капризно протянула она, постукивая пальчиками по договору. — В таком виде я этого подписать не могу, но, думаю, принципиального согласия мы достигли, — вставила она оборот из своего делового лексикона.
Она всегда использовала его в предварительном соглашении с новыми партнёрами, с которыми требовалось ещё утрясти море деталей и подписать кипу бумаг.
— Не наглейте, Магрэнь, — насмешливо предостерёг он, стряхивая пепел вниз.
Досадливо фыркнув, она принялась обмахиваться договором как веером.
Её насмешливый и выразительный взгляд говорил о том, что, конечно, она и не собиралась наглеть, но и своего, разумеется, не упустит.
Вполне разгадав значение этого взгляда, он хмыкнул. Лицо его, впрочем, было в высшей степени довольным.
3. Какой брак строят Райтэн и Олив?
Пока Михар и Магрэнь уточняли свой брачный договор — с некоторым даже азартом торгуясь по поводу отдельных спорных пунктов — в столице как раз заканчивалась драма вокруг заговора против Грэхарда.
Дерек, отбросив все свои проекты, уныло торчал дома, делая вид, что читает. Он почему-то был совершенно убеждён, что ньонская разведка уже держит его на прицеле, поэтому даже и трепыхаться нечего.
Переубеждать его в этом было некому — Илмарт погряз в картах, Олив все силы отдавала ребёнку, а Райтэн глубоко переживал факт своего грандиозного выступления перед отцом. Все мысли его упорно возвращались к одному.
Так, в этот раз он подкидывал мячик, а наблюдающий за ним сын заливисто хохотал. Ему ужасно нравилась эта игра — смотреть, как папа одной рукой подкидывает мячик снова и снова. Иногда он этот мячик отбирал и отдавал в другую руку — мол, подкидывай теперь этой.
Глядя в сияющее самым ярким счастьем лицо своего ребёнка, Райтэн отстранёно пытался представить, что вот, он однажды тоже станет взрослым сорокалетним мужчиной, у него будет своё дело, которому он отдаёт все силы, своя жена и свои дети.
Представлялось смутно — воображение Райтэна пасовало, рисуя какого-то абстрактного мужчину с расплывчатыми семейными чертами.
«И вот будет ему сорок, и как придёт он ко мне… если доживу, конечно, — всё-таки дожить до восьмидесяти ещё нужно суметь! — и как начнёт на меня орать, что я никогда его не любил…»
Несмотря на полную абстрактность нарисованного воображением мужчины, Райтэн содрогнулся и выронил мячик.
«Да глупости! — тут же разозлился он сам на себя. — Я же не буду вести себя как отец!..»
Сын радостно подхватил укатившийся прямо к нему мяч и протянул ему с требовательным вскриком — продолжай!
Райтэн вернулся к своему занятию, сын снова засмеялся.
«Но ведь и отец не думал, что что-то делает не так», — мрачно подумал Райтэн.
Он давно научился отдавать отцу должное, и прекрасно понимал, как много сил тот потратил в своё время на его воспитание и образование. И, конечно же, он понимал, как много за этими заботами было скрыто любви — то, что он этой любви не чувствовал, не означало, что её не было. Просто отец выражал её не так, как хотелось Райтэну.