В поисках солнца (СИ)

Хотя она за всё то время, что он говорил, не промолвила и слова, он ощущал себя таким любимым, как никогда в своей жизни, — просто потому что она обнимала его, прижимала к себе, целовала в висок и нежно перебирала пальцами его волосы. Ему казалось, что он весь растворился в её любви; что любовь эта мягким неслепящим светом залила его изнутри, залечивая собой всё то, что болело, ныло, кровоточило и жгло его все эти годы.

Наконец, помолчав немного, Олив резюмировала:

— Очень по-тогнаровски. — И тут же добавила: — Все мы вечно пытаемся из гордости скрыть, что нуждаемся в любви.

И это «все мы», с которым она причислила себя к Тогнарам, сказало о её любви больше, чем любые «я люблю тебя, Райтэн».

Перехватив её в свои объятья, он поцеловал её — горячо, глубоко, жадно, пытаясь выразить этим всё своё чувство.

Как это всегда с ними бывало, начав целоваться, они уже совсем не могли остановиться — им хотелось большего, большего, и ещё большего.

В этот раз, впрочем, Олив неожиданно вывернулась из-под его губ со словами:

— Мелкий скоро разорётся, а мы не договорили, между прочим!

Нависший над ней на руках Райтэн — они, целуясь, успели совсем уже сползти на пол — удивлённо замер. Ему одинаково хотелось и продолжить с поцелуями, и узнать, что там ещё они не договорили, — и выставить приоритетность этих желаний оказалось затруднительно.

Оценив выражение его лица и разгадав характер его затруднений, Олив рассмеялась, ловко выскользнула из-под него наружу и даже отошла на несколько шагов — потому что и ей, определённо, слишком хотелось продолжить.

Вздохнув, Райтэн сел настолько чинно, насколько это можно было сделать прямо на полу, и посмотрел на неё снизу вверх с вопросительным выражением.

Усевшись на пол напротив, Олив разъяснила:

— Смотри. Сделанного не воротишь, но, по крайней мере, мы можем научить Браэна не повторять наших ошибок, — она загнула первый палец, а Райтэн кивнул, соглашаясь, что меньше всего ему хотелось бы повторить с собственным сыном тот сценарий, в который он влип со своим отцом, — потом, мы можем постараться не делать так друг с другом, — загнула второй палец Олив, и Райтэн кивнул и тут, припомнив, как в своё время они могли бы так и не пожениться просто потому, что не решились объясниться, — далее, мы, по крайней мере, можем теперь отдать твоему отцу всю любовь, на которую способны, — третий палец, и снова согласный кивок и тёплое чувство от очередного «мы», — и, пожалуй, — Олив прикусила губу, задумалась, тряхнула головой и решительно загнула четвёртый: — Нам стоит разобраться и с Дереком!

— С Дереком? — удивлённо переспросил Райтэн, не понимая, как в эту типично тогнаровскую историю оказался замешан его вечно лучащийся любовью друг.

Олив смерила его скептическим взглядом.

— С Дереком! — возвела она глаза к потолку и раздражённо расшифровала: — Он же, кажется, вообще в упор не верит, что кто-то может его любить!

Райтэн сбледнул с лица и закашлялся.

Взглянув на него с тревожным сочувствием, Олив принялась объяснять свою точку зрения:

— Нет, он так-то, конечно, знает и понимает, что мы его любим, что он нам дорог. Мозги-то у него на месте! — постучала она себя по лбу, а потом с глубокой горечью добавила: — Но в сердце у него точно полный бедлам! Вспомни, как он всех нас гнал и требовал оставить его одного, лишь бы у нас не было проблем!

Лицо Райтэна приняло яростное и упрямое выражение. Эта манера друга самоуничижаться всякий раз, как его касалось что-то ньонское, бесила его более всего на этом свете, и он решительно боролся с этим самоуничижением всегда, когда сталкивался с ним.

Боролся как умел — язвительностью, насмешками, взыванием к логике.

И теперь ему подумалось, что потому и получалось плохо, что бороться нужно было не ими, а любовью, принятием и теплом.

— Кстати, — прервала его размышления Олив, и по её недовольному прищуру он понял, что сейчас прозвучит какая-то претензия, — я тебе ещё не припомнила, как ты пытался отослать меня в безопасное место и одному переться в Ньон!

Райтэн сжал зубы.

Он всё ещё считал, что решение такого рода и было самым правильным и единственно допустимым.

Олив была женщиной; его женой; матерью его ребёнка. Её должно было беречь. Её нужно было защищать.

Не могло идти и речи о том, чтобы тащить её за собой в смертельно опасную авантюру!

Разгадав по его упрямому взгляду, о чём он думает, Олив возмущённо заговорила:

— Ты как это себе представляешь, Тогнар?! Ты, что же, не понимаешь, что этим предлагаешь мне ад на земле?

Райтэн с негодованием вскочил:

— Я предлагаю тебе гарантию жизни!

Олив вскочила тоже:

— Гарантию жизни?! — она язвительно рассмеялась. — Тэн, ни у кого нет такой гарантии! Я могу умереть в любой момент от сотни самых разных не зависящих ни от тебя, ни от меня причин!

Райтэн побледнел. Столкнуться с критическим недостатком атеизма — осознанием, что твоя жизнь зависит от тысячи не зависящих от тебя случайностей, — оказалось в этот раз особенно болезненно, потому что теперь речь шла не о его жизни, а о жизни Олив.

— Я хочу тебя защитить, — тем не менее, упрямо повторил он.