В поисках вымышленного царства

В XII в. Константинополь был Парижем средневековья. Он «знаменит своими богатствами, но в действительности, — пишет Эвд де Дейль, — его сокровища превышают славу о них». А Роберт де Клари утверждал, что «две трети мирового достояния находятся в Константинополе, а одна треть рассеяна по всему свету»[301]. И вот 12 апреля 1204 г. Константинополь был взят приступом, и Византийская империя прекратила свое существование.

Рыцари-крестоносцы оправдали себя тем, что они совершили богоугодное дело — ведь греки были схизматики, еретики, пожалуй, хуже мусульман и язычников[302]. Культурно-исторический принцип возобладал над догматическим, и католичество, не сумев победить ислам, объявило войну православию. Папа Иннокентий III, который сначала был против войны с христианами и грозил крестоносцам отлучением, в 1207 г. встал (или вынужден был встать) во главе нового натиска на восток

[303]. В этот год католическим дипломатам удалось заключить соглашение с болгарским царем, что спасло Латинскую империю, а от Польши, Ордена, Швеции и Норвегии папа потребовал, чтобы они перестали ввозить на Русь железо. Политическая близорукость русских князей обеспечила успех католическому проникновению. В 1212 г. ливонский епископ Альберт заключил союз с полоцким князем против эстов, а затем женил своего брата на дочери псковского князя, после чего в 1228 г. в Пскове появилась пронемецкая боярская группировка[304]. В 1231 г. папа Григорий IX предложил Юрию II, князю Владимирскому и всея Руси, принять католичество[305]

. В ответ Юрий выслал из Руси доминиканских монахов, после чего началось наступление на Новгород и Псков силами шведов, немцев и литовцев. Последние в то время искали союз с папством для обуздания ливонских рыцарей.

В 1239 г., когда обострились отношения латинян с Болгарией, Наржо-де-Туси заключил союз, скрепленный браком, с одним из половецких ханов, чтобы зажать Болгарию и Русь в клещи. К. Маркс считал, что это было «последнее слово глупости рыцарей-крестоносцев»[306], и был прав, хотя в XIII в. просвещенные европейцы считали, что завоевание Руси не будет труднее покорения Пруссии[307]. По существу война, начавшаяся в 1204 г., была одной из первых войн за приобретение колоний, а религиозная окраска ее соответствовала духу времени.

В то же самое время в монгольских степях Чингисхан победил и завоевал два наиболее сильных и культурных ханства: кераитское — в 1203 г. и найманское — в 1204 г. Но Чингисхан обошелся с побежденными кераитами и найманами куда гуманнее, чем Балдуин Фландрский с греками. Кераиты и найманы умножили силы монгольской армии, царевна Соркактани[308] вышла замуж за любимого ханского сына Толуя и сохранила при себе несторианскую церковь с клиром и имуществом[309]. Дети ее — Мункэ, Хубилай, Хулагу и Ариг-буга — были воспитаны в духе уважения к христианской религии, хотя, по монгольской Ясе, не могли быть крещены[310]

. Для православия в торжестве несторианства не было ничего хорошего, так как кочевые священники в XIII в. еще помнили, что основатель их веры принял от греков мученический венец[311].

Но, пожалуй, еще большими бедами победа несторианства грозила мусульманам. Ведь именно христиане-уйгуры натравливали кара-киданей и найманов на мусульманское население Средней Азии и, как только убедились, что гурханы ограничиваются взиманием дани, отказали им в поддержке. Никакой симпатии не вызывали у несториан и китайские конфуцианцы, 200 лет тому назад изгнавшие христианскую веру из Китая. И теперь, когда они составляли большинство в армии и чиновничьем аппарате, когда царевичи и многие монгольские нойоны были связаны с ними узами брака или дружбы и когда их купцы получили роскошные привилегии и доходы лишь за то, что не вынудили монголов себя истреблять, теперь несториане сочли удобным время, чтобы при помощи языческого хана осуществить ту самую мечту о восточном христианском царстве, которого до сих пор не удавалось создать. Поэтому они стали горячими сторонниками Чингисхана, искренними защитниками его власти.